Главные архитекторы: мемуары четырех и интервью с пятым

Этот материал — из архивного выпуска журнала ПР#4. Традиционный круглый стол в этом номере был заменен на интервью с главными архитекторами Нижнего Новгорода (с 1932 по 1990 — город Горький). Эта идея принадлежала Сергею Туманину, председателю Правления нижегородского отделения Союза архитекторов России. «У нас уникальная ситуация — живы пять главных архитекторов города. Пусть каждый из них расскажет, как он видел город и свою задачу». Пять историй — но все они об одном: о становлении архитектурной школы Нижнего Новгорода, той самой, которая не только сохранила и приукрасила историческое наследие, но и уберегла город от хаотичной застройки 90-х. С момента выпуска этого номера прошло почти 30 лет, и к сожалению, сейчас из всех архитекторов в живых остался только С.А.Тимофеев.

Алексей Федорович Кусакин

Родился 30 марта 1908 Главный архитектор Дзержинска Горьковской обл. с 1940 по 1958 Главный архитектор Горького с 1958 по 1963

Я кончил МАРХИ в 1937 году с отличием. Распре­делили в Магнитогорск, потом вернулся в Москву, работал в главке. Но мне начальник главка ска­зал: «Что Вы здесь протираете штаны, идите на строительство городов». И он меня направил в го­род Дзержинск, в 40 км от Нижнего Новгорода.

Я там проработал 18 лет с 1940-го года. Тог­да наша страна переживала строительный бум.

Наша страна очень много сделала за эти годы. Начиная с 40 года и по 57 — это лучшее время в нашей истории.

По сути дела, центр города сделан мною лич­но. Идея была — создать ансамбли по принципу курдонеров. Этого принципа никто не уловил потом в Горьком. Никто! А у меня по городу пять курдонеров. В общем, классика. Я — лауреат Ленинской премии Со­юза ССР за Дзержинск.

В Горький меня перевели как щенка, на цепочке. Такое было вре­мя. Нельзя было задавать вопросы. Но у меня всегда были вопросы. Я беспокойный человек. Только беспокойный человек может создать хорошую архитектуру, потому что требуются варианты, варианты... Я был очень негостеприимно принят в Горьком. Сразу возникли трения с начальством, потому что я считал, что город застраивается непра­вильно, распыленно — тут дом, там дом. Пусть это изюминка, бриллиант. Но мне не нужен этот бриллиант, потому что, если я повернусь спиной, то я его не увижу. Город надо застраивать ансамблем. Один человек — не воин, один дом — не город.

Будучи главным архитектором Нижнего Новгорода с 1958 по 1963 год, я начал внедрять ансамблевую застройку. Например, площадь Сво­боды. Я разработал проект застройки. Руководство махало рукой — мол, ничего не выйдет. Потому что требовалось снести 12 двухэтажных домов. Это караул! Ведь там же люди живут. И я стал искать какого-ни­будь туза, директора завода. И нашел... Тогда на площади появилось три дома жилых, Гражданпроект, Атомэнергопроект и еще одно здание, которое проектировалось, но так и не достроилось до сих пор. Ансамб­ля не вышло.

Целая история вышла у меня с памятником Дзержинскому. Я дол­жен был получить за него Сталинскую премию. Но у главного архитек­тора всегда есть враги. Всем не угодишь. Солнце — и то греет не со всех сторон. Прямо в это время прошла партийная конференция. И там ра­зыгралась такая картина: стали выступать против меня. Говорят: «Куса­кин. А что Кусакин? Вы знаете, для чего он все строит? Для того, чтоб прославить себя. Вот в Германии — там что ни дом, то колонны. Он же космополит». Меня обвинили в космополитизме. А я всю свою жизнь изучал классику. Сначала вообще, а потом русскую классику. Я стре­мился использовать не увражи, но принципы, чтобы архитектура была не космополитическая, а своеобразная. Вот при постройке общежития Речного училища я ориентировался на русскую архитектуру. Получи­лось такое большое, раскидистое здание.

В 1963 г. меня сняли с должности главного архитектора. По по­воду нынешней архитектуры Нижнего Новгорода. Я считаю, что она на верном пути. В руках грамотных, серьезных людей. Сейчас начали строить так, что приятно смотреть. Излишеств, правда, много и ан­самблей нет.

Юрий Николаевич Бубнов

Родился 13 марта 1918 Главный архитектор Горьковской области с 1961 по 1963 Главный архитектор Горького с 1963 по 1966

 3a 30 лет работы — с 1946 по 1976 — я тут настроил больше всех. Начал рабо­тать сразу как с войны вернулся.

Ну, тогда был класси­цизм. И надо сказать, мы прославились на всю стра­ну. Чем? Я построил дом на Верхне-Волжской набе­режной, и меня решили выдвинуть на Сталинскую премию. Уже послали эти фотографии, и тут Хрущев ударил по излишествам. Как раз мои фото­графии. Меня склоняли на всех активах, собраниях и т.д. — вот этот Бубнов вредитель, излишества.

Ну потом мы стали работать по-хрущевски. У нас в районе Авто­завода люди в бараках жили. И мне председатель горисполкома гово­рит: «Бубнов, поехали смотреть, как живут люди». Там бараки, комна­та, в ней 6 кроватей, поперек на веревке занавески, и сидит женщина в углу, плачет. А председатель горисполкома у нас был товарищ обхо­дительный, он подошел: «Что Вы плачете?» Оказалось, что она пришла с работы не вовремя и застала мужа с соседкой. И мне председатель говорит: «Бубнов, чуешь? — Чую, говорю. — Что надо делать? — Надо, говорю, спасать семью. Расселять».

И мы, понимая все это, придумали концепцию: дать отдельные квартиры. Я из Москвы пригласил инженера и экономиста, и мы счита­ли разные варианты, строить без механизации, из шлакоблоков, и у нас такой получился дешевый дом, что в полтора раза дешевле типового.

Ну, архитектура его, конечно, убогая была, кирпичики... Нас в Госархстройконтроль вызвали. Говорят: «Товарищи, вы же не отремонти­ровали барак, а новый дом сделали, не положено. Вот, Бубнов, поез­жай со своим проектом в управление по делам архитектуры». Я при­ехал. «Ты что, Хрущева не слышал?» Я говорю: «Слышал — во! — доста­точно». «Так что же ты — рационализация, железобетон, а ты из како­го-то мусора дома сделал. Мы тебе за это выговор дадим».

Я вернулся, доложил, что, как, чего. Тогда у нас был секретарем обкома Н.Г.Игнатов, потом он сделался заместителем Председателя Вер­ховного Совета. Он тут же делегацию от старых коммунистов в ЦК. С жалобой на Госстрой. Они по телефону — давайте проект Бубнова. В ЦК его посмотрели, и дали Госстрою команду: утвердить в качестве типово­го. Мы выпустили серию таких проектов, которые пошли по всему Союзу. А потом меня ругали, что Бубнов изгадил страну своими домиками.

В 1963 г. я стал главным архитектором города. Ну что интересного у нас происходило? Все секретари обкомов имеют свой характер. При мне был М.Т.Ефремов. Как приехал, он меня вызвал: «Чего у Вас в го­роде не хватает?» Я говорю: «Очень многого. Аэропорт, аэровокзал, водный вокзал, железнодорожный, два моста, нет кинотеатров, гости­ниц». Я ему все написал.

И вот на партийном активе он выступил с речью — того не хватает, того не сделано. Все ахнули — только начал работать, уже знает. И он говорит: «Давайте спланируем на 2 года». — «Как же, Михаил Тимофее­вич, у нас же пятилетний план, нельзя на 2 года». А он: «Я приехал не для того, чтобы всю жизнь здесь сидеть. Хорошо будет — меня возьмут в Москву, плохо — отправят обратно в Чухлому. Вы мне помогите переехать в Москву, и городу хорошо будет». Прямо так, по-честному. Гово­рит: «Товарищи, давайте примем программу нашей партийной органи­зации выполнить вот эти задачи». Все конечно: ура, да здравствует, и записали программу — все это сделать.

Он создал штаб. Каждому — задания. «Но, — говорит, — учтите — на­до пробивать дорогу. Вот у нас начальник торговли. Значит так, выда­вать: секретарше — духи или коробку конфет, референту — хохлома, старшему референту — авторская хохлома, а самому — ну, мы тут инди­видуально». И у нас так пошло дело — практически мы план выполни­ли. И его действительно взяли в Москву — он стал зампредсовмина по энергетике.

Но как он относился к архитекторам? Я попал в делегацию Госстроя в Швецию. И заразился там новейшей архитектурой. Сделал в Нижнем Новгороде первый проект со свободной планировкой — в Лапшихе, сей­час Нагорный район. А Ефремов завел порядок — на бюро обкома ут­верждать проекты. Мы сделали выставку, макет, — показываем. А он го­ворит: «Товарищ Бубнов, для кого Вы проектировали?» Я говорю: «Как для кого, для советского человека. «А по-моему, — говорит, — для косых зайцев. Почему у Вас улицы-то кривые?» А я говорю: «Вот, по рельефу, я в Швеции видел...» А он: «Как, товарищи, для кого Бубнов проектиру­ет — для советского человека или для косых зайцев?» И все сразу: «Да-а, да-а, для косых зайцев». — «Бубнов, — говорит, — Вам неделя, чтобы все переделать».

Ну я быстренько все переделал, передал ему, на другой день мне звонят, говорят: «Бубнов, Михаил Тимофеевич о твои проекты два ка­рандаша сломал. Синий, — говорят, — и красный. Все дальше улицы спрямлял».

 Мы при Ефремове вышли на первое место в стране по сносу.Очень он не любил церкви. У нас на Большой Покровской стояла кирха немецкая. У нее был лучший в городе портик. Ионический. И вот он: «Что такое, надо сломать». Я говорю: «Не могу, памятник». Он: «Ну, да­вайте совещание». Собрали. Тут один историк у нас: «Церковь, говорит, плохая, а портик хорош. Давайте оставим портик и стенку». Ефремов сразу: «Отлично, говорит, быстро договорились». А в результате — ни церкви, ни портика. Мне главный инженер этой строительной организа­ции потом сказал: «Бубнов, вас, как лопухов, обставили. Он мне велел — ты, говорит, задень его бульдозером и вали его».

Дальше решил валить Успенскую. Пошли туда, там люди какие-то ра­ботают, швейная мастерская, и трещины в стенах. Он говорит: «Бубнов, людей может завалить, на рабочий класс обрушиться». И телефонограм­му Фурцевой: так и так, разрешите снести, церковь угрожает обрушени­ем на рабочий класс. Но, к счастью он уехал в Москву, и церковь стоит.

Вот какие порядки были. Но с другой стороны — при Игантове и Еф­ремове мы очень много и хорошего сделали. Мы снесли все бараки, щи­товые дома, освободили подвалы и чердаки и людей переселили в квар­тиры, причем по норме выше санитарной. А застройка набережной у нас была удостоена серебряной медали ВДНХ.

Вадим Васильевич Воронков

Родился 31 октября 1925 Главный архитектор Горького с 1966 по 1986

Я работал главным архитектором города 20 лет — с 1966 по 1986 год. Это на сегодняшний день рекорд по Нижнему Новгороду. В этот период в архитектуре преобладала со­циальная направленность. И в первую очередь главному архитектору города надо было решать крупные стратегиче­ские задачи. И значительно меньше заниматься архитекту­рой. То было время сплошного типового проектирования.

В 1967 году у нас был утвержден генплан. Целью было создание единого города. Нижний Новгород складывался из нескольких независимых друг от друга мест, разъединенных заболоченностями, транспортными коммуникациями, свалками. И когда всю эту территорию очертили одной городской чертой, оказалось, что это планировочно совершенно не организованное пространство. Эти задачи, хотя и не в полной мере, были решены: город превратился в единый планировочный организм.

Кроме того, велись большие работы по жилищному строительству. В 60—х гг. мы основали крупные микрорайоны пяти— и девятиэтажной застройки, и все люди получили отдельные квартиры. Пожалуй, единственным недостатком было то, что у нас несколько отставала инфраструктура. Мы начали осваивать Волжскую пойму на Мещерском озере — это 90 тысяч жителей, целый город.

Была задача и удержать рост населения. У нас прирост населения в год был до 30 тыс. Люди уезжали из села, а это было не нужно. Мы удержали город в рамках генплана. Его реализация была главной зада­чей. Так как она удачно была решена, в 1976 году группа работников го­рода, и я в том числе, были удостоены премии Совета Министров ССР.

Сегодня получилось все наоборот. Сейчас идет индивидуальное строительство. В этом деле есть определенные успехи, но, на мой взгляд, очень спорные. У нас сейчас больная экономика и, соответст­венно, больное государство, больное общество. Значит, в искусстве то­же появляются какие—то нездоровые тенденции, нездоровые перекосы.

Я имею в виду подражательство. Интерес перешел на, извините за выражение, западные журналы. Когда появилась возможность проекти­ровать все что угодно, стали хвататься за то, что можно было увидеть в этих изданиях. Как говорил Гамлет, была потеряна такая важная составляющая архитектурного процесса, как «связь времен». То ничего не разрешали, то вдруг все разрешили, и человека начинает заносить. Красота в архитектуре достигается не за счет того, чтобы стащить, все что увидел. Сейчас процветает эклектика. Потеряно чувство меры. Но постепенно положение выправится. Мы сейчас платим дань тому, что мы какое—то время занимались не архитектурой, а социальными задачами.

Сергей Александрович Тимофеев

Родился 14 ноября 1935 Главный архитектор Горького с 1986 по 1991

Так получилось, что когда должность главного архитектора освободилась, то и для архитектурной общественно­сти, и для администрации моя канди­датура показалось самой подходя­щей. Но не для меня. Я никогда не думал, что я буду главным архитекто­ром города. Это не очень свойственная мне должность. У меня всегда бы­ла больше тяга к творчеству, чем к административной деятельности. Кроме того, я человек не жесткий, а на этой должности должен быть чело­век очень жесткий.

При мне еще не начался современный строительный бум. Моя ра­бота главным архитектором длилась с 1986 по 1991 год — это период «перестройки». Время нереализованных планов. Задача мне тогда представлялась так: сформировать ансамбли. Вот над Флоренцией ку­пол, это символ архитектуры, он создает картину, которую помнишь всю жизнь. Я когда был в Италии, я цветы на могилу Брунеллески воз­ложил. И когда был главным архитектором, пытался внушить горкому партии, что общество нуждается в архитектуре. Что бездушные короб­ки, они отвратят от коммунистических идей людей, они просто ужасны.Я их проектировал, но меня тошнит, когда я в них попадаю.

В понятие ансамбль я включаю не только архитектуру, но и функ­циональное, транспортное обеспечение. Когда проектируешь объект, то здесь меньше возможностей увидеть город в целом. Я за эти годы по­знакомился со всеми трущобами Нижнего, знаю, как люди живут, как хорошо и как плохо. В городе много заводов, и он весь перемешан: жи­лье, заводы, жилье — винегрет. Сложная экологическая ситуация.

Задача главного архитектора — создать общую программу. И я ее сделал. Эта программа была рассчитана до 1995 года — на семь лет. В 1988 году я ее подписал в Госстрое. Я расписал все: какие площади, как их обустроить, какие должны быть ансамбли, и провел ряд конкур­сов на деньги тех заказчиков, которые собирались строить на этих пло­щадях. И надо сказать, что удалось мне провести только конкурсы, и на этом вся пятилетняя деятельность закончилась.

Пять лет пролетели незаметно, в основном в том, что надо было все время разбирать всякие жалобы, письма трудящихся, на каждый объект выезжать. Но что интересного на этой должности — она дает кругозор. Во главу угла всегда ставишь градостроительное решение. Как бы хоро­шо ни был сделан объект, если он не вписывается в ткань города, зна­чит — неудача. И наоборот: если ты поставил дом, и незаметно, что он новый, как будто он здесь стоял давно, значит — задача выполнена.

Александр Евгеньевич Харитонов

Родился 18 февраля 1951 Главный архитектор Нижнего Новгорода с 1992

Барт Болдхорн: Вы главный архитектор города, в котором сложилась яркая региональная школа. Где ее истоки?

А.Х. Здесь надо начать с Госгражданпроекта. В начале 70-х ту­да пришли выпускники ГИСИ, тогда был главным архитектором инсти­тута Нелюбин, потом Бастырев, по­том Тимофеев. Сейчас, когда дума­ешь, то это, в общем-то, подвижники профессии, они создали истоки школы.

Б.Г. А что же сейчас происходит с институтом?

А.Х. Это горькая история, даже для меня. Я пришел в 1973 году, а главным архитектором стал в 35 лет. И я активно работал с помощью моих ближайших друзей—коллег над созданием... ну, школы — это вы­сокопарно звучит, а в общем — школы. Я, потом мои коллеги, — мы уча­ствовали в конкурсах, смотрах, призы были, публикации, и к середине 80-х мы уже прозвучали как школа. В институте мы создали Совет при главном архитекторе, в который входили формальные и неформальные лидеры — это была коллективная школа мастерства. А в конце 80-х это начало распадаться, стали уходить архитекторы. И, с одной стороны, я понимал — это объективный процесс, а с другой — это было «больно и обидно». Я хотел создать мастерские при институте на договорных на­чалах, и все это можно было сделать... В общем, начался распад. Нет, институт и сейчас остается важной единицей. Но очень уменьшился объем индивидуального проектирования, в основном все идет через мастерские.

Б.Г. Нижний Новгород удивляет не только качеством, но и масшта­бами нового строительства. Как это получается?

А.Х. Таких масштабов, о которых рассказывал Воронков, сейчас в городе нет. Ведь тогда и бюджет был, и предприятия работали на пол­ную мощность. Сейчас этого нет, и я прекрасно понимал, что не будет. Раньше главный архитектор работал при социализме. А я вот — первый при капитализме. И я ставил свою задачу противостоять такому дикому капитализму, к которому мы пришли сейчас. Город в большей степени застраивается за счет частного капитала. Причем в отличие от социализма строительство сейчас — в центре города. И уникальность ситуа­ции в чем: с одной стороны, частные деньги, а с другой — историческое наследие, сохранение города. Задачи культуры в большом масштабе с частными деньгами совместить — это сложное мероприятие. Те, кто бизнесом занимается, они стремятся построить времянки и скорее деньги качать. А центр требует капитальных вложений.

Мы сейчас переходим к тому, что отводы земельных участков де­лаются с аукционов — это политика мэрии. И эти деньги идут в фонд создания инфраструктуры. Частные деньги надо перераспределять в городе. А с другой стороны, инвестора надо поощрять. Строительство сейчас — это не самый выгодный бизнес. Я, как главный архитектор, иду навстречу. Скажем, когда проекты согласовываем, я иногда не тре­бую наличия полного рабочего проекта для начала строительства. Во­обще я думаю, что тем людям, которые вкладывают в жилое строитель­ство, необходима поддержка.

Б.Г. В Самаре в центре города строят восьмиэтажные типовые до­ма, все понимают, что ужасно, но говорят, что сделать ничего невоз­можно — инвестор заказывает, что дешевле. Что — у Вас такие богатые инвесторы, которые оплачивают архитектуру?

А.Х. А вот нет. Инвестора воспитывать надо. Бывает, думают, что это новые русские заказывают такую архитектуру. Как раз наоборот, архитектура — волевое усилие архитектора. И мы здесь поддерживаем, у инвестора получается, что если у него классный проект, то ему легче согласуют. Но с другой стороны — постепенно инвесторы начинают по­нимать ценность архитектуры. Когда о ней не на словах рассказываешь, а вот уже стоят здания — стараются что-то перенять и сделать лучше. Постепенно, когда архитектуры современной прибавляется, здесь эф­фект критической массы настает. Или настанет. Я просто чувствую — здесь все меняется.