Почему в Москве нет хорошей архитектуры/Почему в Москве есть хорошая архитектура

Почему в Москве нет хорошей архитектуры

В Москву вступило ее 850-летие. Отцы города под предводительством мэра Лужкова сделали все возможное, чтобы каждый почувствовал важность этого обстоятельства. В слоган «Москва-850» упакованы улицы, книжки, конфеты и, так сказать, эссенция праздничности — водка. Город украшает­ся к дружественному визиту, как к партийному съезду в советские време­на. Все, что по неразумию разлилось из звука «Москва» в смутное для «сердца русского» время, ударными темпами сливают обратно. С той раз­ницей, что помимо традиционного арсенала средств «плана монументаль­ной пропаганды» — плакатов, лозунгов, агитфарфора и скульптуры — в про­цесс включена архитектура. Она должна стать фундаментом этого плана, исполняя традиционную партию «матери всех искусств».

Ни у кого ничего, кроме чувства глубокого удовлетворения, это чаемое возрождение архитектуры не вызывает. Хотя реальные возможности у мэ­рии влиять на строительство несравнимо меньше, чем в советские времена, когда все строилось на бюджетные деньги, она пытается всем руководить. И получает всенародное (выборы) одобрение. Народ и власть вместе раду­ются возрождению советской метафоры «вождь-строитель», воплотившейся в фигуре мэра.

Искренний коммерческий энтузиазм вызывает интерес к архитектуре у инвесторов. Москва сегодня — одно из самых перспективных мест в смысле вложений в недвижимость. Цены на аренду торговых и офисных площадей здесь такие, что инвестиции начинают окупаться чуть ли не через два-три года — в Европе это около 20 лет. Причем, по расчетам, ситуация в ближай­шие годы не изменится.

Строительный комплекс всегда счастлив инвестициям в город. Сейчас — особенно, зависимость от этих инвестиций даже сильнее, чем раньше. Традиционная для него сфера — жилое строительство, но оно сегодня резко сократилось, так как себестоимость новых квартир выше их рыночной сто­имости. Строительство за счет бюджета — это скрытые дотации строительному комплексу.

Больше всех должны быть счастливы архитекторы. 0 них вспомнила власть. В позднесоветское время они просто не могли реализовать свои проекты — власть интересовалась не архитектурой, а количеством квадрат­ных метров. Архитекторы считали себя жертвами режима, а с концом со­ветских времен появилась надежда на возрождение архитектуры. К 850- летию это возрождение должно состоятся.

К 850-летию мы должны увидеть итог этого возрождения — архитектуру столицы новой России. Имея ввиду грандиозность замысла, результат разочаровывает.

Начнем с главных украшений. Конечно, храм Христа Спасителя пора­зит гостей столицы. Но больше размером и экзотичностью, чем архитектурными качествами. Подземный комплекс на Манежной — самый большой в Европе — решен как самый дешевый американский шоппинг- молл, и отделан в стиле кича. Что касается работ придворного скульптора Лужкова, Зураба Церетели, то они расстраивают самых благожелательных ко всему происходящему людей.

Но дело не только в этой гигантской программе. В ее орбиту включено практически все, что строится в Москве. Рядовые здания можно разделить на две группы. Первая — те, которые строятся в «московском стиле», то есть хорошо имитируют плохую эклектику XIX века. Вторая — те, которые под видом современной архитектуры демонстрируют самые «не-передовые» достижения западной строительной технологии. Промежуточный ва­риант — соединение одного с другим — это, так сказать, нижний порог каче­ства. Лучшее, чего можно добиться в зданиях «московского стиля», — это то, что от рядовых доходных домов прошлого века их становится трудно отличить. Это касается только фасада — подвесные потолки и разделитель­ные перегородки, покупаемые комплектом у дилеров западных фирм, ника­кого отношения к кирпично-штукатурному декору фасада не имеют. Боль­шинство этих фасадов (как и их прототипы) так плохо нарисованы, отлича­ются такими странными деталями и пропорциями, что компрометируют са­му идею контекстуализма. Здания второго типа продолжают позднебреж­невскую идею вышивания идеологически значимым (национальным или классическим) узором по глади бетонного или сплошь остекленного фаса­да, компрометируя саму идею постмодернизма.

Конечно, в Москве есть здания, которые соответствуют понятию «ар­хитектура», в которых есть знание ее принципов, чувство материала, жела­ние найти творческое, оригинальное решение и просто радость от хорошей работы. Но это — при огромных масштабах сегодняшнего московского строительства — исключение. Почему?

Начнем с инвесторов. Конечно, быстрое возвращение денег дает боль­шие инвестиции, но это — палка о двух концах. Цель инвесторов — не архи­тектура, но быстрые деньги. Если их можно вернуть через несколько лет, кто станет заботиться об архитектуре? Главное — как можно быстрее пост­роить, или даже — как можно быстрее получить разрешение на строитель­ство. Для чего и нужен архитектор.

Дальше — строители. Конечно, хорошо поддерживать отечественные строительные компании. Но от поддержки властей они не начинают работать лучше. Их неэффективность компенсируется дешевой рабочей силой из Молдавии и Украины и второсортными материалами. При этом цена квадратного метра на Манежной — 4800 долл. Западные компании предлагали сделать то же самое в два-три раза дешевле, а за те же деньги — в два-три раза лучше. Протекционизм — это хорошо, но какой ценой?

Наконец — власть. Московские власти регулируют архитектуру, созда­вая бесчисленные комитеты, комиссии, советы, управления и т.д. Все это действует по неписаным, не принятым и неизвестным правилам и законам. Здание должно быть в московском стиле, или тебе его не согласуют. Никто не знает, что такое этот стиль, каждый чиновник может сказать, что «это — не по-московски». И все, увы, печально напоминает советские времена, когда каждый через критику и самокритику должен был сам уразуметь, как лучше угодить начальству. Вместо регулирования это порождает «кормле­ние» — безнадежно коррумпированную структуру.

В этой мути архитектор должен искать собственный путь. Построенный по принципу: как бы всех удовлетворить. Заказчика — который требует по­быстрее нарисовать, чтобы побыстрее согласовать. Строителя — который договаривается с заказчиком за спиной архитектора, стараясь увеличить свою прибыль, предлагая материалы подешевле, и детали попроще. Чинов­ника — который требует переделывать проект в московском духе до тех пор, пока архитектор не поймет, что получать разрешение надо менее ортодок­сальным способом — не через улучшение проекта. Наконец, когда все будет закончено, архитектор — это тот, кто будет за все отвечать, причем власти, если общественное мнение будет против, первыми начнут предлагать архи­тектору, как сказал однажды Юрий Лужков, «извиниться за это здание».

Оказывается, думать, что архитектура расцветает, когда все этого хо­тят, наивно. Даже наоборот: чем больше денег и политики включается в процесс, тем хуже получается. Не случайно большинство «престижных зда­ний в столицах разных стран с точки зрения архитектуры оставляют же­лать лучшего. В этом смысле Москва продолжает мировой опыт.

Необходима ясная концепция архитектурной деятельности и система законодательства, которая эту концепцию держит. Ни того, ни другого сего­дня не будет. Ясная концепция может возникнуть тогда, когда в обществе есть согласие по поводу базовых ценностей. Только в этом случае власть, дав архитектору ясные правила игры, может дальше позволить ему «играть» самому, не боясь, что он воздвигнет идеологическую диверсию против «мо­ей Москвы». Архитектура — не единственная в оче­реди на законодательное упорядочение и едва ли не последняя. Так что здесь ничего в ближайшее время не изменится. Давайте порадуемся тому, что в этот год по Москве пройдет юбилей. Это зна­чит, что на следующий его уже не будет. И в тече­ние ближайших 50 лет город сможет оправиться от последствий.

Почему в Москве есть хорошая архитектура

Удивительно, что современная архитектура Москвы вызывает отрицатель­ную реакцию в СМИ. Вот и Барт Голдхоорн, редактор хорошего журнала «Проект Россия» написал статью «Почему в Москве нет хорошей архитек­туры». Но Барт смотрит «со стороны», из своего прекрасного голландского «далека». А сами-то мы что же, так быстро утратили историческую память? Забыли, как после Сталина архитектор стал обслуживать «строительный комплекс»? Современную архитектуру Москвы необходимо сравнивать с советским временем.

Интерес власти к архитектуре возродился в Москве в период, когда Б.Н.Ельцин был первым секретарем горкома. Сегодня новые программы переустройства столицы инициирует уже Ю.М.Лужков, ставший для архи­текторов той политической фигурой, которая олицетворяет искренний ин­терес к градостроительству и архитектуре. Банки, офисы, магазины, рекла­ма, торговые павильоны — оглянитесь вокруг — вся эта сверкающая огнями и новыми материалами «субстанция» появилась мгновенно. И не столько по воле властей, сколько стараниями людей с деньгами, отечественных и зарубежных фирм. А обновление и новое строительство храмов! Храм Хри­ста Спасителя — это лишь наиболее заметный символ, так сказать «флаг­ман» той обширной, поистине всенародной стройки, которая идет по стра­не.

Что уже дала новая ситуация архитектору? Например: работу с реаль­ным заказчиком, кровно заинтересованным в том, чтобы деньги были вло­жены эффективно; скорость строительства («долго­строй» невозможен — он разорителен); рынок строй­материалов, отличающийся так же, как ассортимент нынешних магазинов от советских; конкуренцию строительных фирм.

Когда Ю.Лужков говорит о ведущей роли архитектора в строительстве нынешней Москвы, это не просто ло­зунг. Это отражение экономических процессов. Никогда и нигде искусство не создавалось одними гениями. Последние годы позволили нам взглянуть и на архитектуру современного Запада не только через специальные журналы, проводящие се­лекцию, а воочию. Я смею утверждать, что найти шедевры там можно толь­ко имея соответствующие путеводители. Добротно — да, качественно — да, но вот художественно — редко. А уж градостроительных ошибок, за кото­рые мы клянем наш Новый Арбат или «Интурист» — полно! Поэтому будем принципиальны, строги, но и объективны в оценке отечественной архитек­туры.

Прежде всего, оценим общую ситуацию. Ушла идеологическая цензу­ра, появилась свобода авторского самовыражения. Результаты видны лю­бому непосвященному. Но ведь рыночная свобода означает в первую оче­редь успех людей хватких, деловитых, талант которых отнюдь не художест­венный. Отсюда — «массовая культура», которая оттеснила с рынка серьез­ное искусство. Архитектура в этом отношении находится в лучшем положе­нии в силу консервативности проектных структур, но и тут рынок породил немало поделок, благо культура заказчика, как правило, низка. Ему нужно делать быстро и богато.

Теперь о конкретных результатах. Цитирую Барта Голдхоорна: «Рядо­вые здания можно разделить на две группы. Первая — те, которые строятся в «московском стиле», то есть хорошо имитируют плохую эклектику XIX ве­ка. Вторая — те, которые под видом современной архитектуры демонстри­руют самые «не передовые» достижения западной строительной техноло­гии. Промежуточный вариант — соединение одного с другим — это так ска­зать, нижний порог качества». Замечаете, какая мрачная картина нашей творческой отсталости? Так ли это?

Ну, во-первых, эклектика XIX века, а тем более модерн и неокласси­цизм начала XX века (видимо, походя зачисленные туда же) дают примеры высокого профессионализма и даже шедевры, уже отнесенные к памятникам отечественного зодчества. После полувека диктата «строительного комплекса» и номенклатурного официоза попытка современной интерпретации достижений «серебряного века» представляется явлением позитивным. На последнем смотре-конкурсе в рамках фестиваля «Зодчество -96» неомодерн архитекторов Нижнего Новгорода был удостоен высшей награ­ды профессионального жюри.

Теперь о зданиях второй группы. Не знаю, что означают самые «непе­редовые достижения западной строительной технологии». В первом же но­мере журнала, редактируемом Голдхоорном, были опубликованы здания трех московских банков с вполне благожелательной рецензией, а одно из них — Международного московского банка — оценено очень высоко. Его ав­торы вскоре были удостоены Государственной Премии России. В этой же группе — «Парк плейс» (Я.Белопольский, Л.Вавакин, Н.Лютомский) — Госу­дарственная премия 1995 года. Стеклянные призмы Научного центра А.Аганбегяна, хотя и не удостоены никаких премий, но являют собой одну из новейших и популярных технологий «стеклянных домов» на Западе. Это, так сказать, отечественная версия «интернационального стиля».

И о самом «худшем», по классификации Б.Голдхоорна, — смешении од­ного с другим. Я бы отнес к этой категории группу домов в «неоклассициз­ме», они же — в «постмодерне», высоко оцененные архитектурной общест­венностью и получившие первую премию правительства Москвы. Это — воссоздание утраченной исторической застройки в Б.Козихинском (Б.Южинском) переулке, осуществленное под руководством А.Меерсона, творчество которого на всех этапах советского и постсоветского времени отличалось своеобразием и высоким мастерством. Так что дело не в сти­лях, а в мастерстве зодчего.

Приведу еще два пассажа. «Оказывается, думать, что архитектура рас­цветает, когда все этого хотят, наивно. Даже наоборот, чем больше денет и политики включается в процесс, тем хуже получается». И ниже: «Архитекту­ра — не единственная в очереди на законодательное упорядочение и едва ли не последняя. Так что здесь ничего в ближайшее время не изменится».

Тупик, прямо хоть стреляйся. А если заглянуть в святцы, прежде чем бухать в колокол? Союз архитекторов России непрерывно работает над се­рией законов и нормативных актов, которые шаг за шагом выводят нас на уровень цивилизованных стран. Важнейший из них — «Закон об архитек­турной деятельности» введенный в действие Президентом 17 ноября 1995 года. На рассмотрении — Градостроительный кодекс, «Закон о творческих работниках и творческих союзах», «Положение о лицензировании архитек­турной деятельности».

Так что же — все в нашей архитектуре прекрасно, критиковать нечего? Нет, конечно. Многое из того, о чем говорит Голдхоорн, верно. Главное: организация проектирования, экспертизы и согласования проектов — по существу не изменилась с советских времен. А если учесть коррупцию, по­разившую все ее звенья, то архитектору стало жить отнюдь не легче. По­этому Союз архитекторов считает своей главной задачей добиться рефор­мы проектного дела, которая должна привести к честной конкуренции и демонополизации. В архитектуре — это, прежде всего конкурсы. Кстати, именно Правительством Москвы принято постановление о восстановлении конкурсной системы в проектном деле.

Ну и самый острый, личный вопрос. Может ли наш динамичный мэр стать диктатором, определяющим «стиль» архитектуры столицы? Это будет зависеть и от системы законодательства, и от принципиальности архитек­торов всех рангов, и от творческого союза, способного быть арбитром и «конституционным судьей» в профессии. На основе «Закона об архитек­турной деятельности» в Москве и ряде других городов России впервые в отечественной истории главный архитектор города избран на конкурсной основе, а большинство членов жюри были представители Союза архитекто­ров. Факты говорят о том, что Ю.М.Лужков во все большей степени начина­ет опираться на архитектурную общественность, взаимодействуя с двумя архитектурными и одним общественным советами. По моим наблюдениям он склонен считаться с принципиальными людьми, а не с подхалимами.

Мое выступление отнюдь не продиктовано стремлением защищать «честь мундира» архитектурного цеха, а тем более — городской власти.

Оно исходит из врачебного принципа — «не навреди». Москва сегодня — лидер в преображении городской среды, дневного и ночного облика столицы. Поэтому я против духа уныния и пессимизма, которым пропитаны многие публикации.