А теперь — в номера!
Архивное эссе Наталии Почечуевой об истоках феномена дизайнерских отелей и о том, как они перевернули представления о роскоши в гостиничной индустрии. Публикуем его в преддверии выхода 92-го номера «Проект Россия», посвященного общественным интерьерам, в том числе в сегменте HoReCa. Статья опубликована в ПР42 «Роскошь» (2006).
По Москве ползут невероятные слухи: дескать, отель Ritz-Carlton на Тверской улице заполучил своего первого клиента еще задолго до окончания строительства. Некий джентльмен, пожелавший остаться неизвестным, забронировал там президентский номер не на день и не на два, а ровно на пять лет вперед…
Возникает вопрос: почему джентльмен не купил себе на эти деньги собственную квартиру, собственный этаж или собственную башню там же, на Тверской? Зачем ему понадобилось жить в гостинице? В чем тут дело: в сервисе, защищенности, красоте, комфорте, пафосе? Или сумма этих величин и является для него эквивалентом сладкого слова «роскошь»...
До появления дизайнерских отелей с этим понятием все было относительно просто. Чем точнее обстановка копировала богатые дома или дворцы своей эпохи (а еще лучше прошлых эпох), тем роскошнее считалась гостиница. Шелк, бархат, хрусталь, резьба, инкрустация, роспись — в этих интерьерах все по-честному. Вытканные по старинным образцам шпалеры — хорошо. Подделка из полиэстера — плохо. Красное дерево — хорошо. Тонированная под него сосна — плохо. Расписанные вручную обои — хорошо. Фабричная штамповка — плохо. Дорогая обстановка — дорогая гостиница. Дешевая обстановка — дешевая гостиница.
Это что касается внешней стороны, но есть еще тонкости, которые заметны не сразу, но от которых зависит истинный комфорт. Например, халаты и полотенца в парижском отеле Ritz призваны делать женщин моложе; тщательно подобранный персиковый цвет бросает на кожу нежные, теплые рефлексы. Еще одна деталь. На подлокотнике каждого кресла в ресторане того же отеля есть маленький крючок, на который удобно вешать дамскую сумочку (обычно ее совершенно некуда деть). И, наконец, последнее. Клиент все того же Ritz имеет право обставить номер собственной мебелью и украсить его произведениями искусства. Уезжая, он может оставить свою коллекцию на хранение в отеле. Она будет ждать хозяина столько, сколько нужно, а к моменту его возвращения все предметы займут свои места в номере, как будто владелец никуда не уезжал. После таких примеров становится понятно, почему Пруст, Набоков, Шанель годами не выезжали из гостиниц.
Наверное, все так и шло бы по пути угадывания и удовлетворения самых изощренных нужд клиента, если бы в 80-е годы прошлого века бывший основатель культового клуба Studio 54 Ян Шрэгер не увидел работы культового французского дизайнера Филиппа Старка. На свет появился дуэт, перевернувший гостиничный бизнес с ног на голову. Результатом этого переворота стала целая сеть отелей класса «люкс» в США и Европе. Но главным было все-таки другое — трансформация самого понятия «роскошь».
С того момента, как Старк и Шрэгер выдвинули свою гениальную концепцию «отель как театр», вещи перестали представлять собой какую-либо объективную ценность. Важно было только то, насколько эффектно их «голос» звучит в общем ансамбле. При таком подходе главными героями интерьера одинаково могли стать: драгоценное кресло эпохи Людовика XIV и 15-метровое березовое бревно, садовый гном и луч света, алюминиевый стул из солдатской столовки и японская фарфоровая ваза. Гипертрофированность, провокация и буйная фантазия — вот три кита, на которых покоится старковский метод. Все, что по природе своей должно быть маленьким, в руках Старка становится гигантским: устрашающих размеров золотые зубы вместо табуретов, кресла-исполины, цветочные горшки размером с дом. Он берет классические, проверенные временем образы и переносит их в XXI век. Но делает это не натужно, как большинство постмодернистов, а легко и талантливо, попутно провоцируя зрителя: писсуары в женских туалетах, потолки, простеганные наподобие матрасов, светильники, спрятанные за шторами, говорящие головы-голограммы, встречающие гостей в ресторане…
Шрэгер и Старк словно открыли шлюз. Идея «отель как театр» оказалась неисчерпаемой. Каждый день в мире появляется какая-нибудь новая гостиница, полная театральных и киношных эффектов, призванная отправить постояльцев в путешествие, причем не важно куда: в прошлое, в будущее, в экзотические страны, в виртуальную реальность.
Кстати, сам Шрэгер свою сеть давно продал, он постоянно твердит, что время дизайнерских отелей прошло, но это высказывание явно попахивает лукавством. Последнее детище ушлого американца, гостиница Gramercy Park в Нью-Йорке, оформлено не кем-нибудь, а художником и режиссером Джулианом Шнабелем. Историческая мебель, венецианские люстры и ковры-обюссоны здесь прекрасно уживаются с шедеврами Энди Уорхола, Жан-Мишеля Баскиа и Дэмиена Хёрста.
Что же касается Старка, то он еще не раз использовал «театральные эффекты» в работе с другими хотельерами, например, с аргентинцем Аланом Фаеной в Буэнос-Айресе. А хрустальный дворец, построенный им для компании Baccarat в Париже, вполне можно назвать апофеозом роскоши в ее современном понимании.
А что же зритель, ради которого, собственно, все это затевалось? Разумеется, испытав такое яркое переживание в общественном месте, он уже не хочет видеть свой дом пресным и скучным. Ему тоже нужен аттракцион. Вот и перетекают идеи, прошедшие испытание в дорогих отелях, ресторанах и бутиках, в частные интерьеры. Наливными бетонными полами в сочетании с барочной мебелью уже никого не удивишь. Эффектная подсветка, пышные узоры и занавесы в окружении нержавейки стали нормой жизни. Сколько спален на Рублевке цитируют отель Анушки Хэмпл в Лондоне! Сколько пентхаусов в Москве заставляют вспомнить старковский Sanderson. В программе декораторских школ теперь даже есть курс посещения модных гостиниц — этого большого экспериментального цеха, гигантского котла, в котором плавятся удачные дизайнерские решения. И если раньше мы привозили из путешествий сувениры, то теперь ими все чаще становятся яркие идеи. Ничего удивительного, ведь истинной роскошью сегодня, как впрочем и во все времена, остается человеческая мысль.