Артем Черников: Рыбный обоз как локомотив современного образования

В честь дня студента публикуем эссе Артема Черникова (бывшего преподавателя МАРХИ и нынешнего тьютора «Ре-школы») из ПР82, посвященного образованию. И главная претензия Артема к нынешней системе архитектурного образования в России — в категорическом ее отсутствии.

О российской системе архитектурного образования писать, по-хорошему, нечего. К образованию она имеет отношение опосредованное, да и на систему не очень-то похожа, — так что непонятно, о чем идет речь; уж лучше мы о ней не будем больше говорить — написал бы Хармс и совершенно справедливо пошел бы в магазин за махоркой.

Если немного подумать, то кажется не таким уж странным, что сегодня вся так называемая система высшего профессионального образования способствует его получению в той же мере, в которой рыбный обоз способство-вал когда-то алхимическому превращению Михайло Ломо-носова в ученого с мировым именем. Должны же и у нас быть традиции, в конце-то концов! Вот они и есть. Хочешь учиться? Ну, как знаешь. Бог тебе судья. Мы тебя предупреждали. Зазубрил бы пару строк про тектонику, архитрав и мостик холода, перерисовал бы из методички мусоросжигательный завод или театр, раскрасил бы в модные цвета, и делов! Иди, заказывай черные визитки с гордой надписью «архитектор», а если совсем крут, то и «architect». По завету Богдана Титомира, пипл все равно схавает весь тот псевдоисторический квазиархитектурный мусор, коим будет забита твоя память и который ты выдашь за собственный авторский взгляд, хотя и собственного, и авторского в нем будет лишь выбор между Revit и Archicad, с большей вероятностью в пользу последнего. А хочешь учиться, как ты выражаешься, по-настоящему, так кто же тебя остановит? Не желаешь в наш поезд (в котором уже сидит вся страна), прыгай в рыбный обоз. Один раз это уже сработало, потом еще раз сто — сработает и еще тысячу. Примеры и сегодня есть. 

Честно говоря, столько уже сказано про российский кризис образования, что добавить что-то можно только матерно. И вообще, надоело все критиковать и над всем иронизировать — толку все одно ноль. Еще больше портится настроение, пустеют полки «Ароматного мира», гастроэнтерологам приходится работать сверхурочно, да молодеет инфаркт. И потом, ведь должно же быть во всем этом что-то хорошее? Что-то, за что можно зацепиться, на что опереться и от чего оттолкнуться? Должно быть. И оно есть.

Во-первых, конечно, частные архитектурные учебные заведения. МАРШ (Московская архитектурная школа) — первое из них, но, надеюсь, в ближайшее время и у Евгения Асса появятся сильные конкуренты. Возникновение подобных школ неизбежно, и именно за это можно поблагодарить весь тот шизофренический бардак, царящий в умах новых функционеров — от министров до рядовых заведующих кафедрами, сплоченных идеями... тут моя мысль обрывается, так-как за их деятельностью, похоже, никакая идея не стоит вообще. Таким образом, частные независимые учебные заведения — это единственный путь к развитию образования в современной России. Они не подвержены инерции советских неповоротливых монстров и способны воспитывать профессионалов, востребованных на постоянно меняющемся рынке. В архитектурном мире это явление новое и оттого еще более значительное. 

Во-вторых, сам феномен «рыбного обоза» является мощным фильтром, сквозь который проходят лишь самые одаренные, целеустремленные и значимые для культуры личности. Многие современные педагоги (и совсем не только архитекторы) жалуются на пассивность и незаинтересованность студентов. Отсюда заблуждение, что современная молодежь безнадежно узколоба и равнодушна к знаниям, к себе, к миру и ко всему разумному и вечному. Однако это не так. Дело в том, что у нас отсутствует именно СИСТЕМА профессионального отбора и репутации. Любой, кто попадает в зависимость от образовательной структуры, очень быстро понимает, а если и не понимает, то начинает чувствовать всю ее лживость и несостоятельность. Вступительные экзамены не выполняют роль фильтра, а носят, подобно ЕГЭ, формальный характер; преподаваемые дисциплины не связаны между собой и столь же формальны; дипломные задачи определяются количественными показателями (в случае архитекторов — квадратными метрами бумаги, испачканной чертежами и фотожабами) без какой-либо попытки разобраться в сути рассматриваемой проблемы, если таковая вообще наличествует. Преподаватели продолжают нести имперский бред про исключительные особенности нашего климата и, как следствие, невозможность реализации тех или иных идей; предлагают вновь и вновь проектировать обанкротившиеся в прошлом веке Лучезарные города будущего и распространяют учение, что жизнь назначается сверху, а вовсе не произрастает из контекста, хотя Чарльз Дарвин доказал обратное сто пятьдесят семь лет назад. 

Разумеется, мальчики и девочки, привыкшие к открытым обсуждениям любой проблематики в соцсетях и знающие, что мир распахнут и легкодоступен, очень быстро соображают прикинуться шлангами, ведь все, что им может дать оплаченное родителями обучение, — это сложенная пополам синяя картонка с никому не интересными цифрами. Образовательной системы не существует, и не студенты должны ее придумывать. Поэтому они стараются соприкасаться с вузом как можно меньше. Однако специалисты откуда-то появляются. 

Один мой хороший знакомый (тезка Ломоносова), получавший образование в МГТУ имени Баумана как инженер-гидравлик, не смог тогда изобразить по моей просьбе схему работы автомобильного амортизатора. А сейчас он получил грант в США на собственную разработку в сфере информационных технологий. То есть стал высококлассным специалистом. Неожиданно для всех. И это не единичный случай. Просто в России образование и профессия — это не совсем связанные вещи, так же как, например, заработок и доход. Говорят, что наши студенты безынициативны, но и это не так. Напротив, чтобы достичь высокого профессионального уровня, им приходится проявлять запредельную инициативу, ведь им совершенно не на что рассчитывать, кроме самих себя. Именно так и появляются сегодня молодые талантливые урбанисты, социологи, программисты, генетики, архитекторы, нейрохирурги и все остальные. Подвиг Ломоносова стал частью культурного кода, частью нашей ментальности. Он постоянно реализуется через всех нас и вопреки всему, аминь.

И третье. Все мы заблуждаемся, если считаем, что название вуза тесно связано с получаемым в нем образованием. Это старая советская традиция — маскировать реальную деятельность института сложной и ложной аббревиатурой, чтобы запутать самонадеянного врага. Ведь известно, что из МАИ всегда выходили кавээнщики, из МАРХИ — музыканты и режиссеры, из ЛГУ — президенты, а из, скажем, Института инженеров морского флота — Жванецкий. Классическое советское образование (в большей степени гуманитарное, но не только) сродни Царскосельскому лицею или институту благородных девиц. Здесь вы можете получить самое широкое представление об окружающем вас мире, вызубрить Канта, научиться танцевать сальсу и правильно произносить, скажем, «брелоки, валеты, крэм» или «наверьх». Плюс, конечно, диплом, дающий уникальную возможность идти на все четыре стороны. Разумеется, людей, проходящих обучение, много, поэтому неудивительно, что кто-то из них становится ровно тем специалистом, на которого учился. Но это не является обязательным. Наши институты не просто так отказываются от репутационной ответственности за своих выпускников, ведь нельзя же измерить рейтинг того же РУДН по цифрам на палочках, которые поднимают Эрнст, Гусман, Якубович и Верник под одобрительную улыбку Маслякова. Не измеряются так рейтинги. Спросите хотя бы в Массачусетском технологическом, чего далеко ходить.

И вот тут я должен сказать отдельное спасибо МАРХИ за то, что эта академия стала значимой частью моей жизни на девятнадцать лет. Сначала я семь лет с удовольствием в ней учился (не уверен, что знаю, чему), а потом с не меньшим удовольствием двенадцать лет в ней преподавал (не уверен, что понимаю, зачем). Поясню. Учиться в МАРХИ — это все равно что попасть на кэмероновскую Пандору в качестве Джека Салли. То есть увидеть иной мир, приобрести буквально другой взгляд, найти свою Найтири и стать, наконец, Туруком Макто⁽¹⁾. Я не преувеличиваю. Это действительно было сказочно, и архитектура здесь ни при чем. Но, как любил говаривать упомянутый выше Джек, рано или поздно приходит пора проснуться.

В общем, когда подошло время диплома, я уже точно знал, как обмануть ГАК. Делать ставку на проект я не мог, так как из отведенного на проектирование года у меня на тот момент оставалось лишь два месяца, Pentium III, Rаdeon 7500, 128mb RAM, ламповый монитор в 15 дюймов и идея туристического комплекса в Антарктиде. Я сделал ставку на идиотизм. Мне аплодировали стоя. Шалость удалась, а положительные отзывы свидетельствовали о полной профессиональной непригодности членов Государственной аттестационной комиссии. Из возможных десяти баллов я получил девять и сложенную пополам синюю картонку с цифрами. Моя гипотеза о несостоятельности системы высшего архитектурного образования полностью подтвердилась, и я решил все исправить.

Так в 2004 году я стал преподавателем курса «Архитектурное проектирование». Сначала год работал бесплатно на подхвате у разных профессоров, потом стал так называемым почасовиком, а на пике учительской карьеры — штатным сотрудником кафедры в звании старшего преподавателя. Мы (а Оскар Мамлеев, будучи завкафедрой, собрал вокруг себя множество единомышленников) творили чудеса. Нам было дано совершать немыслимые доселе деяния, такие как, например, разработка нового учебного задания, которое еще ни разу (ни разу, Карл!) никем не выполнялось. Мы писали программы, которые заставляли студентов заниматься исследованиями, учили ставить сложные задачи и находить неожиданные для нас самих решения. Мы предприняли невероятную для МАРХИ попытку уйти от аналогового проектирования, задача которого сводится к копированию любого сооружения из архитектурного журнала с косметической подгонкой под функционал и нормы. Мы с присущей нам наглостью и непосредственностью пытались убедить руководство института и все имеющиеся в нем комиссии, что в основе любого архитектурного решения лежит глубокий научный поиск, а не набор перечисленных в методичке параметров. Нас послушали, с нами поспорили, к нам присмотрелись повнимательней и — уволили. Человек пятнадцать, по-моему. В шахматах эта комбинация назывется «Чапаевец». Оказалось, вполне рабочий вариант.

Меня лишили штатной должности, предложили, как того требует закон РФ, место дворника или кастеляна общежития на выбор, но потом передумали и оставили преподавателем на вечернем факультете. 

И вот тут я понял простую вещь. Бывает, скажем, пилот «Формулы 1», а бывает таксист. Оба как бы водители, оба как бы связаны с автомобилями, но есть нюанс. Вот ровно такая же пропасть отделяет преподавателя архитектурного проектирования в цивилизованном мире от преподавателя архитектурного проектирования МАРХИ. Да и вообще любого учителя от любого сомелье⁽²⁾.

Конечно, и сегодня в МАРХИ вы можете найти хороших педагогов. Они есть. Но они вынуждены замыкаться в узких границах собственных мастерских, прекращать всяческий профессиональный диалог с самим институтом, а значит, лишать себя той самой образовательной площадки, которую, по идее, и должна представлять Государственная архитектурная академия. То есть образовательной системы нет, 

а МАРХИ есть. И что-то подсказывает мне, что сегодня в России так устроено большинство государственных вузов. В них работают и из них выходят замечательные профессионалы. Только делают они это не благодаря образовательной системе, а вопреки ее отсутствию. Поэтому и работают не по специальности, а если вдруг неожиданно начинают, то хоть святых выноси. В общем, как и что менять, это вопрос открытый. Требуется кардинальная реформа образования, и не только, разумеется, высшего. Она может проходить так или иначе, но одно можно утверждать совершенно точно — на рыбном обозе в будущее не пускают. 

А ведь так хотел написать хоть что-то хорошее. Но, видимо, в другой раз и на другую тему. Пока!

(1) Кинокартина «Аватар», 2009, реж. Джеймс Кэмерон

(2) В. Пелевин в романе «S.N.U.F.F.» называет сомелье тех, кто просто комбинирует уже существующие решения, ничего нового в мир не привнося