%20Гинзбург%20Архитектс-result.jpg)
Дом Наркомфина: «Новый быт» на новый лад
Дом Наркомфина создавался как манифест эстетики авангарда, «освобожденного быта» и нового образа жизни, в которой есть место частному и общественному, — то есть всего того, из чего должно было складываться идеальное жилье нового времени. В советскую эпоху это так и не прижилось. Но после завершившейся в 2020 году знаковой для Москвы реставрации этот дом вновь стал живым, жилым и удивительно актуальным. Наверное, он наконец нагнал свое время.
От дома-коммуны к коммунальному быту
«Дом Наркомфина — настоящий культурный феномен», — считает Алексей Гинзбург, автор проекта реставрации и внук Моисея Гинзбурга, архитектора оригинального проекта. В нем действительно много смыслов, эстетических решений и инженерных инноваций, которые и сегодня кажутся остро современными — несмотря на то, что дом был завершен в 1930 году и с тех пор в мире изменилось очень многое.
Дом стал манифестом новой архитектуры, указанием, в каком направлении ей надо развиваться. Моисей Гинзбург много занимался вопросами альтернативной типологии жилой архитектуры, не раз поднимая эту тему в книгах 1920–1930-х годов, в частности, в программной работе «Жилище». Он искал образ дома для нового, глобально изменившегося мира, в котором есть место и для частного, и для общественного; в котором сама архитектура предлагает человеку больше раскрываться вовне, а заодно снимает с него большую часть бытовых проблем. И когда ему повезло реализовать свои теории в жизнь в новом образцовом доме — он построил не дом-коммуну, которыми в то время увлекались его коллеги, а дом коммунального быта. И это совсем другая история.
Моисей Гинзбург нарисовал картину идеальной новой жизни, в которой человек раскрыт обществу, а бытовые проблемы и связанная с ними суета уходят на задний план. Вытянутый светлый дом приподнят на ножки-опоры, чтобы не разрывать единое пространство сада. Внушительный и гордый, он похож на корабль, который плывет в светлое будущее. Здесь много красивых общественных пространств: большие коридоры и открытые лоджии, чтобы общаться с соседями; крыша-солярий с цветниками и шезлонгами; уютные уголки-гостиные на лестницах в торцах дома и даже удобные курилки со скамейками, чтобы больше времени проводить вне квартиры-ячейки. Для решения бытовых задач были созданы специальные службы: в застекленном объеме коммунального корпуса, связанном переходом с основным зданием, организовали помещение для детских групп, а наверху — столовую, чтобы «освободить женщину» от кухонных забот. Чуть подальше, в прилегающем парке, построили вторящее архитектуре основного дома отдельное здание самой современной прачечной, тоже легко приподнятое на ножках. Моисей Гинзбург видел здесь не только дом нового типа, но и «человека нового типа» — современного и не обремененного «низменными» заботами, у которого много свободного времени для отдыха и саморазвития.
Несмотря на большую роль социальных взаимодействий, заложенных в архитектуре дома Наркомфина, от логики дома-коммуны его отличает то, что здесь не отринуто частное: жить «новому человеку» предлагалось в двухуровневых квартирах — жилых ячейках с высокими светлыми гостиными, камерными спальными и собственными санузлами. Отвергая присущую советскому обществу усредненность и тягу к унификации, архитекторы спроектировали несколько вариантов ячеек для семей разного состава и образа жизни.
Так, три верхних этажа заняты двухэтажными квартирами-ячейками типа F площадью 37 квадратных метров, рассчитанными на проживание одного или двух человек. На их первом этаже располагалась гостиная, а на втором — спальня и санузел. В обоих концах дома размещены ячейки типа 2F (сдвоенный вариант квартир F). Помимо этого, в доме есть восемь квартир площадью 90 квадратных метров, которые задумывались как ячейки типа К — с коридором, кухонным уголком и гостиной на первом этаже, а также двумя спальнями и санузлом — на втором.
Побывавший в Москве в 1929 году Ле Корбюзье был глубоко впечатлен логикой планировок дома, его структурой и внешним обликом: многие из находок Моисея Гинзбурга затем легли в основу типологии современного европейского социального жилья, а сам дом Наркомфина стал одним из самых известных в мире примеров советской авангардной архитектуры.

Разрушенная мечта
К сожалению, заехавшая в дом номенклатурная элита не совпала с заявленным образом «нового человека»: довольно быстро выяснилось, что жить все предпочитают обособленно, сведя общение с соседями к минимуму (помня про репрессии 1930-х годов, их трудно в этом винить). Жители стали готовить и есть прямо у себя в ячейках на символичных мини-кухнях, и даже если пользовались столовой, то предпочитали уносить продукты с собой.
В итоге прогрессивный коммунальный блок оказался не востребован: сначала его приспособили под типографию, а затем под конструкторское бюро; витраж заменили стеной, а наверху сделали надстройку, разрушив позитивный и легкий образ как самого корпуса, так и того самого светлого будущего, в которое направлялся дом вместе со своими жильцами. Да и жилой корпус стал быстро меняться и обрастать мещанскими деталями: колонны, на которых дом так красиво парил над землей, обстроили, добавив первый этаж, а идущую вдоль нижнего этажа романтичную открытую галерею для совместного досуга и отдыха довольно быстро оборудовали под кладовки. Вдобавок во время планового ремонта в 1970-е годы дом закрасили безликой охрой, окончательно уничтожив его легкий графичный облик — белого корабля с черными тонкими рамами.
В таком виде здание простояло более 80 лет — без капитального ремонта и разумного содержания, пребывая в забвении и известное только в довольно в узких профессиональных кругах. К началу 2000-х состояние дома Наркомфина было настолько удручающим, что он вошел в список 100 памятников мировой культуры, находящихся под угрозой уничтожения (World Monuments Watch List of 100 Most Endangered Sites), который формирует некоммерческая организация World Monuments Fund.

-%20©%20Ginzburg%20Architects-result.jpg)
Девелопер «нового типа»
Одной из главных проблем дома, как это обычно бывает, оказалась сложность с обилием собственников, но постепенно к 2010-м годам большое количество квартир консолидировалось в одних руках, и начались разговоры о том, что возможна реконструкция, хотя первое время у девелоперов дом вызывал интерес не столько архитектурой и историей, сколько удачным расположением в самом центре на Садовом кольце.
Только в 2014 году, после многочисленных смен владельцев, выкупа у Москвы ее доли квадратных метров, нереализованных прожектов, в том числе по переустройству дома в отель, эпохи креативных кластеров и творческих арендаторов, включая студию антигравити-йоги на крыше, пришло время для серьезной реставрации, которой занялись девелоперская компания «Лига прав» во главе с Гарегином Барсумяном и архитектурное бюро «Гинзбург Архитектс» под руководством Алексея Гинзбурга.
«Когда я впервые увидел это здание, я понял, какой огромный у него потенциал, необыкновенные пространства, планировки, и что его надо, конечно, восстанавливать только в первоначальном виде, в виде жилья, — рассказывает Гарегин Барсумян. — А вот масштабов работ и вложений мы заранее предусмотреть не сумели — у нас, да и практически ни у кого в стране, еще не было опыта научной реставрации памятника конструктивизма».
Замечательным образом выкуп дома совпал с подъемом интереса к русскому авангарду. С одной стороны, популяризации дома Наркомфина способствовали его творческие арендаторы последних лет, в частности, создатели экскурсионного бюро «Москва глазами инженера», которые снимали одну из ячеек и активно водили по дому экскурсии. С другой стороны, в целом в России вырос интерес к эпохе конструктивизма и авангарда как к периоду уникального вклада страны в общемировое искусство. Недаром авангард стал одной из ведущих тем церемонии открытия Олимпиады в Сочи, которая состоялась как раз в 2014 году.
И получилось, что за реставрацией еще недавно заброшенного и почти забытого дома довольно большое количество людей стало следить с пристальным вниманием. Важным стало сделать ее на высоте. «Мы начали уникальный девелоперский проект, где главной особенностью, главной „фишкой” стала образцовая реставрация. Она же сработала лучше всякого маркетинга и рекламы», — говорит Гарегин Барсумян.
Воссоздание духа времени
Руководить проектом реставрации был приглашен Алексей Гинзбург, внук архитектора, который и до этого два десятка лет изучал дом и готовил проекты по его восстановлению. Архитектор и девелопер оказались на одной волне, и хотя процесс реставрации был долгим, сложным и затратным, Алексею в большинстве случаев удавалось Гарегина пойти по выбранному им пути научного подхода. О нестандартной для московских девелоперов стратегии, когда на первый план вышло качество реконструкции, говорит, например, одобренное Барсумяном решение снести все поздние пристройки и раскрыть опоры, на которых «парит» жилой корпус. Сделав это, девелопер лишился пары сотен квадратных метров, которые перед этим были выкуплены им у города, но зато вернул дому оригинальный уникальный облик.
«Для меня была очень важна не только реставрация формы этого здания, но и демонстрация его актуальности, восстановление его функционального значения в том виде, каким дом был задуман изначально», — поясняет Алексей Гинзбург.
В первую очередь он занялся конструктивными решениями Сергея Прохорова — великолепного инженера, современника Моисея Гинзбурга, — полностью восстановив их по оригинальным планам. Прохоров был абсолютным новатором для своего времени, он придумал «блоки Прохорова» — пространства в межквартирных и межэтажных перекрытиях, в которых проходили канализационные, водосточные и вентиляционные каналы. Здесь же во время реставрации проложили новейшие системы кондиционирования. «Мы делали научную реставрацию и одновременно современный жилой дом, для меня это было принципиально, — говорит Гарегин Барсумян. — Сегодня без системы кондиционирования комфорт немыслим. Но при этом нигде вы не увидите блоки кондиционеров: они не уродуют фасады, как повсеместно в Москве, их не видно на крыше. Все спрятано».
Важным достижением реставраторов стала восстановленная система сдвижных окон. Архитекторы заново отлили железобетонные неподвижные рамы и отреставрировали уцелевшие подвижные деревянные, и все это сложилось в аутентичную ленточную систему остекления, задуманную Моисеем Гинзбургом. «Мы законсервировали сохранившиеся исторические фрагменты и сделали реплики по старым технологиям. Мы постарались передать дух времени во всей его подлинности», — рассказывает Алексей Гинзбург.
Был полностью восстановлен в первоначальном виде коммунальный блок: снесены поздние пристройки и возвращен огромный, связывающий дом с парком, витраж. «Этот витраж — показательный пример того, насколько мы не понимали, с чем связываемся, когда начинали проект. Бюджет на реставрацию витража в первоначальном виде, который мы подавали в банк, был около 2 миллионов рублей. На деле же это вылилось почти в 15 миллионов», — признается Барсумян.
Жилые ячейки
Девелопер и руководящий реставрацией Алексей Гинзбург сошлись во мнении, что новые жители должны въезжать в полностью готовые интерьеры, добавляя в них только мебель и декор, чтобы максимально избежать самодеятельного дизайна, который снова разрушит целостность здания.
Алексей настаивал на том, что надо восстановить и оригинальную колористику жилых пространств, которая здесь была достаточно сложной и разнообразной. Моисей Гинзбург совместно с профессором школы Баухаус Хиннерком Шепером исследовали влияния цвета на восприятие человеком жилого пространства, и ячейки были окрашены по-разному, причем достаточно насыщенными цветами, что удалось выяснить в ходе научного исследования слоев краски.
«Мне хотелось сделать цветовую реставрацию в каждой квартире, — говорит Алексей, — но с девелопером мы согласились на том, что аутентичную колористику восстановят только там, где ее одобрят новые покупатели». Таких апартаментов оказалось меньше трети, остальные «жилые ячейки» сделали в нейтральной белой гамме, повторяющей оригинальный цвет фасада (на самом деле, это не совсем белый, а сложный сливочный оттенок). В полностью готовых квартирах появились современные кухни, санузлы с оригинальной метлахской плиткой, а также система «умный дом».
%20Ginzburg%20Architects-result.jpg)
«Новый человек» нашего времени
Задуманный Моисеем Гинзбургом и Игнатием Милинисом «новый быт для нового человека», похоже, опередил свое время, но оказался удивительно актуальным сегодня. Дом Наркомфина буквально предвосхитил то, что стало таким модным в последнее десятилетие: двухуровневые квартиры, наполненные светом и воздухом двусветные гостиные, обилие общественных пространств в доме, эксплуатируемая кровля, цветочные ящики у каждого окна на восточном фасаде (привет зеленому строительству) и минимализация быта — сегодня целая прослойка людей в лучшем случае завтракает дома, а для всего остального есть рестораны, кафе и бесчисленные доставки. А уж прачечной и химчисткой пользуются, наверное, все.
Восстановленный коммунальный корпус, как и отреставрированный корпус прачечной, быстро нашли своих арендаторов (пока их официально не представили, и нас просили не называть) — здесь будет модная культурная инициатива и общепит, совсем как «завещал» Моисей Гинзбург.
То, что дом более чем современен по сегодняшним меркам и что он наконец дожил до своего «нового человека», отлично иллюстрирует тот факт, что все квартиры были распроданы буквально на старте проекта, что стало приятным сюрпризом для девелопера и архитектора реставрации. Еще большим сюрпризом стал портрет покупателя.
«Я был уверен, что квартиры в этом доме с историей будут покупать условно коллекционеры современного искусства, но реальность нас удивила», — рассказывает Алексей Гинзбург, который лично познакомился с каждым из новых жильцов дома. Квартиры здесь купили модные молодые люди, которым нужна небольшая студия в центре (как Гинзбург предвосхитил тему студий!), обеспеченные эстеты и поклонники авангарда, достаточно демократичные семьи, которые брали «ячейку» в ипотеку, и даже семьи с маленькими детьми.
«Любопытно, как дом и его история влияют на жильцов. Даже те, кто не знал ничего об авангарде и просто покупал удачно расположенные жилые метры, прониклись его идеями, активно их изучают и любят», — говорит Алексей. Только в четырех квартирах случился «дизайн» с приглашенными дизайнерами, которые сильно изменили образ и дух жилых ячеек и которых так боялся Алексей Гинзбург. Но по меркам Москвы это прекрасная статистика. Тем более примечателен тот факт, что одна из переделанных квартир в итоге оказалась на вторичном рынке, и новый покупатель пришел к девелоперу с просьбой вернуть ему аутентичный образ ячейки.
«Мы очень довольны, что показали, что архитектуру той эпохи вполне можно использовать и восстанавливать даже в рамках коммерческого проекта», — замечает девелопер Гарегин Барсумян. Он, кстати, уже присматривает «в дело» новые полуразрушенные дома конструктивизма, которых в Москве, увы, еще очень много.