.jpg)
Лара Копылова: «Глубокое подобие музыки и архитектуры человеку должно оставаться художественной задачей»
Продолжаем тему синтеза искусств и, в частности, взаимодействия архитектуры и музыки второй частью эссе «Гуманизм и пропорции в музыке и архитектуре» из ПР78. На сей раз над вопросом размышляет архитектурный критик.
Моя часть статьи посвящена архитектуре, и я начну с цитаты моего соавтора: «Система пропорций представляет собой держащую „раму“ для художественных построек. Это правдиво и для архитектуры, и для нематериального искусства музыки. Более того, истинно надежные и привычные для нас „рамы“ в искусстве являются не изобретением, но открытием возможностей, заложенных в самом материале данного искусства».
Подобно тому, как тональная система в новоевропейской музыке была открыта, а не искусственно сконструирована, таким же естественным открытием стала ордерная система в архитектуре. Заслугой древних греков можно считать антропоморфность созданных ими построек. Человеку удалось увидеть себя в архитектуре, причем это было не примитивное подражание, но интеллектуальный, структурный мимесис.
Антропоморфность в архитектуре была осуществлена с помощью чисел, т. е. пропорций. Вспомните хрестоматийные слова Витрувия о происхождении дорической колонны от мужских пропорций (отношение роста к длине стопы 6:1), ионической колонны — от женской фигуры (8:1), коринфской — от еще более стройной девичьей.
В ордере отразилось разделение человеческого рода на мужчин и женщин, чего в архаической архитектуре пирамид и зиккуратов не было. Ордерная архитектура сумела художественно ухватить и социум: речь о совместной работе колонн, несущих антаблемент или являющихся частью аркады.
Оппозиции «звука — тишины», «несущего — несомого», «стены — проема», «массы — пространства» — это и есть материал музыки и архитектуры.
Даже терминология двух искусств пересекается. Можно говорить о звучащей массе оркестра и о пространстве пауз, которые, кстати, научилась слушать музыка XX–XXI веков, как модернистская архитектура научилась ценить пространство. Мы интуитивно различаем устойчивые и неустойчивые звуки, но устойчивость — вполне архитектурное понятие.
Современные конструкторы способны доводить зрительную неустойчивость до предела: дома в виде консоли без опоры или спирали стали привычны. Эти постройки создают в мозгу воспринимающих высочайшее напряжение и острое художественное переживание. Это вполне соотносится с напряжением, которое вызывают диссонансы в музыке.
Причем, если в традиционной музыке/архитектуре неустойчивость и диссонансы уравновешиваются благозвучными консонансами/устойчивыми элементами, то в авангарде ХХ века, музыкальном и архитектурном, диссонансы и неустойчивость доводятся до последней грани. Композиторы авангарда намеренно царапают уши диссонансами, критикуя общество или повествуя о травмах; архитекторы авангарда с помощью неустойчивости воспевают мощь техники и тектонику полета или, как Либескинд в Еврейском музее, вопиют о конкретных катастрофах.
Открыв ордерную систему, греки задолго до Ньютона придумали, как художественно выразить законы гравитации. Энтазисы колонн показывают силы, работающие в конструкции, давящие на колонну. Тональное силовое поле в музыке также имеет гравитацию, которую можно либо художественно подчеркивать, либо всячески расшатывать, как делал, например, Вагнер, оперы которого длятся по шесть часов и никак не могут разрешиться в тонику.
Как музыкальный авангард преодолевал тональную гравитацию, так «летящая» архитектура авангарда преодолевала реальную.
Другими архитектурными «открытиями» стали иерархия и симметрия. У здания должны быть низ, середина и верх. В повседневной жизни для нас важна иерархия «высокого — низкого», «правого — левого», ее нарушение воспринимается болезненно. Например, когда на митинге некий политический лидер топтал ногами портрет другого политического лидера, это действие символически нарушало иерархию (другие примеры нарушения иерархии — мат и карнавальное переворачивание). То, что вверху — лицо, лик, — не может быть перенесено вниз, по крайней мере в европейской культуре.
В традиционных зданиях есть такая же, как в человеке, привычная иерархия. Нижняя, цокольная часть, как правило, более устойчива, верх — наиболее украшенная часть. Попробуйте поставить вверх ногами дом со скатной крышей или куполом — будет абсурд (а в модернистской тектонике полета это возможно).
Высказывание Палладио о подобии дома прекрасному человеку для уха архитектора звучит банально, но на самом деле имеет фундаментальное отношение к нашему восприятию архитектуры. Пропорции человеческого тела — самая жесткая из всех пропорциональных систем. Это именно «рама», а не абсолютные значения. Красивым может быть и полное, и худое тело, но не может быть красивым тело, у которого ноги в два раза короче туловища. Отношение руки к плечу должно быть равно отношению плеча к предплечью — и точка. Золотое сечение в строении человеческого тела, равно как иерархию и симметрию, отменить нельзя.
Эти пропорции так же неотменимы, как тональные пропорции. В течение ХХ века тональность пробовали отменять (1). Шёнберг создал систему серийной музыки, в которой нет тонального притяжения, как если бы мы вышли в открытый космос и оказались в невесомости. Но и авангардные пьесы интуитивно воспринимаются через тональность. Следить за серией (определенным набором звуков, повторенным в разных модификациях) можно, но ухо все равно ищет устойчивое и неустойчивое, ищет мелодию и страдает, если не находит. Задача авангарда — уйти от слишком человеческого, от тональности, прощупать неизведанные территории — была выполнена.
Но, видимо, без человека в космосе скучно. И в конце ХХ века, обогащенная авангардом, музыка вернулась к тональности. Грубо говоря, к понятным каждому «попсовым» трем аккордам — субдоминанта, доминанта, тоника, — которые есть в каждой песне и подобны формуле Е=mc2.
В симфонической музыке аккордов, конечно, намного больше, но в последнее время у нее период аскезы, она сбежала, по выражению Арво Пярта, в добровольную бедность.
Объективная, буквально физиологическая природа традиционной архитектуры и тональной музыки коррелирует с законами человеческого восприятия. Прямое влияние природных пропорций на эмоциональное восприятие музыки было найдено в исследованиях нейропсихолога Марины Корсаковой-Крейн. По отношению к архитектуре подобные исследования — дело будущего.
Глубокое подобие музыки и архитектуры человеку должно оставаться художественной задачей, которая не может быть решена без освоения мастерства, накопленного веками.
(1) Попытки отменить тональность начались еще в XIX в., например в творчестве Листа (у которого зять, Рихард Вагнер, про-извел существенные заимствования). Но агрессивная отмена тональности случилась в 1910-х, одновременно с рождением архитек-турного и живописного авангарда.
