Лишняя архитектура, или Пром в эпоху деиндустриализации
Текст опубликован в 2006 году в ПР40 «Конверсия». Крупные проекты реконструкции промышленных территорий в ту пору существуют только на бумаге, у властей нет ясного видения и политики развития потенциала прома. Спустя 13 лет лофтами и креативными кластерами на месте фабрик уже никого не удивишь, но проекты редевелопмента площадок с богатым промышленным наследием все еще остаются резонансными событиями.
Архитектор, архитектурный критик, соучредитель и бывший главный редактор журнала «Проект Россия», партнер КБ «Стрелка»
В 1987 году автор статьи в «Архитектуре СССР», посвященной индустриальной застройке, отмечал, что наши города «испытывают острый дефицит территорий для развития промзон»1. Прошло десять лет, и правительство Москвы приняло программу вывода промзон из столицы.
В начале 1970-х годов парижане равнодушно наблюдали за разрушением «чрева Парижа» — старых боен, примечательного памятника промышленной архитектуры XIX в. Пятнадцать лет спустя в книге, посвященной реконструкции индустриальных зданий, французский архитектор Филипп Робер, констатируя перемену в отношении к наследию, уже безапелляционно заявлял: «Сегодня „чрево Парижа“ никто бы не разрушил»2.
Сопоставление вышеприведенных фактов и цитат указывает на то, что, с одной стороны, с вхождением в полосу деиндустриализации Россия запоздала, а с другой — что осознание ценности городского слоя, связанного с промышленным наследием (как, впрочем, и с любым другим), происходит лишь ценою утрат. Значит у нашего запаздывания есть и положительная сторона — оно позволяет учесть опыт, накопленный в области конверсии промзон, не повторять чужие ошибки…
Однако кардинальные различия в идеологии архитектурно-строительной деятельности у них и у нас уменьшают такую вероятность. Различия эти во многом обусловлены дилеммой, которую Феликс Новиков называет «гамлетовским вопросом» современной архитектуры: «Сносить или не сносить?»3. В благоговении перед некогда построенным европейцы доходят чуть ли не до фетишизма4, у нас же старая архитектура зачастую становится «лишней». «Лишней» по аналогии с памятными со школьных уроков литературы «лишними людьми». (Все они — от Чацкого до дяди Вани — вроде бы личности интересные, незаурядные, но какие-то «неформатные» — в современные им реалии не вписывающиеся…)
Вот и центр дизайна ArtPlay, разместившийся на фабрике «Красная Роза», через год будет снесен. А ведь на сегодняшний день это, возможно, самое тонкое перепрочтение московского прома. Сложность преобразуемых пространств сделалась тут мощным стимулом для коллективного воображения — Сергей Десятов и Алексей Рудаков, инициаторы проекта, разработали планировочный каркас, в который органично вписались конверсии отдельных арендаторов (см. ПР37). Фабрика XIX века превратилась в маленький «город» с присущим ему многообразием зрительных впечатлений, поведенческих сценариев и спонтанных контактов. И как в маленьком «городе», здесь в общем-то уместны и творения профессионалов из квартирующих в ArtPlay архитектурных мастерских, и дилетантские украшательства владельцев некоторых шоу-румов. Главное лишь выдержать пропорцию — чтобы последнее не перевесило.
Поэтому Десятов с Рудаковым фильтруют арендаторов, используя при этом не финансовый, а творческий критерий. Для архитектурных мастерских ими установлена дружественная ставка — в три раза ниже средней по Москве. Казалось бы, и хорошо, и недорого. Но не для златоглавой — в конце 2007 года на месте ArtPlay начнется строительство делового центра.
1. Апология рейдеров
На данный момент ни одна промзона в Москве не перепрофилирована целиком. Руководившие предприятиями с советских времен «красные директора» не хотели этим заниматься. Сохраняя видимость продолжения производства, они сдавали в аренду помещения, заключая договоры на 11 месяцев5. Да и власти конверсию не стимулировали. Если город являлся совладельцем предприятия, то проблем с его выводом не возникало, в других же случаях начиналась демагогия о сохранении столичной промышленности.
Неудивительно, что в конце 90-х годов инициативы по преобразованию прома были редки и ограничивались единичными объектами. Первая московская электростанция «Георгиевская», в советское время гараж Госплана, к 850-летию Москвы была превращена в выставочный зал «Новый Манеж». То, что заказчиком выступала мэрия, безусловно, повлияло на стратегию конверсии: благодаря тотальному «евроремонту» от промышленной эстетики не осталось и следа. Более удачный и во многом этапный пример — типография «Утро России» Шехтеля. Реконструкция, выполненная архитектурным бюро «Проект Меганом» (1999–2001), свидетельствовала об отходе от нейтрализации контраста между старым и новым в пользу его обыгрывания. Во дворе типографии появилась стеклянная пристройка с огромным лифтом (2×4 м), служащая, с одной стороны, своеобразным медиумом между промом и городом, а с другой — аттракционом, возвращающим зрителя в те времена, «когда машина становилась богом»6. Впрочем, нормой оставался умеренно контекстуальный подход. В деловом районе «Голутвинская слобода», разместившемся в фабрике «Красные текстильщики» на Якиманской набережной, тщательно отреставрированные корпуса дополнились новым многоярусным гаражом, романтизированная кирпичная архитектура которого призвана рифмоваться с дореволюционной застройкой (арх. Михаил Леонов, Александр Щукин и др. — см. ПР19).
Процессы конверсии стали набирать обороты благодаря рейдерам, т. е. профессионалам по захвату и отъему собственности. Эти «хищники капитализма» сделали то, чем должна была заниматься власть: они стали «санитарами» полиса, очищающими город не только от убыточных, но и от вредных производств. Бум рейдерской активности пришелся на рубеж 1990–2000-х годов. По некоторым данным, за этот период недружественным поглощениям подверглись свыше 1,2 тыс. московских предприятий.
Из рейдерских групп выросли компании, специализирующиеся на редевелопменте промзданий, к ним подтянулись и другие игроки. Сейчас основные участники этого рынка: инвестиционная компания «Визави», «Экоофис», «Промсвязьнедвижимость», Forum Properties, «Вашъ финансовый попечитель», «АЛМ-Девелопмент», «Риэлти Трейд», Horus Capital. На сцену постепенно вышли крупные застройщики, ранее в интересе к прому не замеченные. Miraх Group участвует в масштабном проекте создания на месте двух фабрик на Лужнецкой набережной многофункционального комплекса «Третий Рим» с доминирующими жилыми и развлекательными функциями. Группа компаний ПИК разрабатывает проект для другой московской набережной — Тараса Шевченко, где сейчас располагаются Бадаевский пивзавод и карандашная фабрика «Сакко и Ванцетти». На 15 га планируется возвести самый крупный в столице «элитный» жилой квартал (200 тыс. кв. м жилой и 130 тыс. нежилой площади, бюджет более $600 млн). Впрочем, в обоих случаях речь идет в основном о новой застройке. Сохранение старых корпусов не является приоритетным: их удельный вес в проектируемых комплексах невелик.
2. На пороге больших перемен
По расчету столичных властей, без особого ущерба для экономики Москвы можно освободить до 70% промышленных территорий. Речь идет об огромных ресурсах: индустриальные зоны занимают 20,5 тыс. га, т. е. пятую часть площади столицы7.
Важно не только то, что речь идет о крупных территориях, но и то, что затрагивается одна из самых стабильных частей урбанистического каркаса. Большинство индустриальных зон выросли из дореволюционных мануфактур8. Однажды заняв тот или иной участок, производство закреплялось там на многие годы. Теперь же промзоны ждет тотальная перестройка, следствием которой станет коренная реорганизация карты жизнедеятельности москвичей. Даже смена общественной формации не всегда порождает столь глубокие перемены на уровне городской структуры9.
Около 80% территорий московских заводов и фабрик сгруппированы в 83 производственные зоны, остальные встроены в ткань жилой застройки. Исторические, представляющие ценность индустриальные объекты находятся в пределах Малого кольца московской железной дороги, закрепившего в начале ХХ века фактическую границу города. Сложившаяся констелляция промзон по-своему логична. Со времен Ивана Грозного мануфактурам необходимо было иметь много воды, которая использовалась и как источник дешевой энергии, и как важный компонент технологии производства. Поэтому фабрики и заводы рассыпаны по всей длине Москвы-реки и Яузы вплоть до сверхцентральных территорий.
Промышленность тяготеет не только к рекам, но и к железным дорогам. В столице это особенно характерно для Курского и Павелецкого направлений — именно здесь самая высокая концентрация индустрии. Подпирая центр Москвы с востока и юга, промзоны протянули свои щупальцы вдоль Волгоградского и Рязанского проспектов, Варшавского шоссе и т. д.
Преобразование существовавших обособленно индустриальных анклавов затрагивает сразу несколько градостроительных проблем. Первая — это судьба набережных, решение вопроса о «взаимоотношениях» города и реки. Вторая — перепрограммирование транспортных потоков и расширение дорожной сети10. И, наконец, еще одна проблема — упорядочение «лоскутных» территорий, где сталкиваются интересы десятков собственников. Очевидно, что вышеуказанные задачи требуют комплексного подхода и следовательно — продуктивного участия властей.
Но ясной политики «разгерметизации» промзон не наблюдается. Скажем, по проекту реконструкции «Красного Октября» большой участок Болотной набережной отводится под сверхдорогую частную застройку. Чтобы богатые домовладельцы могли наслаждаться «эксклюзивными» видами реки, горожан загоняют вглубь квартала.
Неопределенна ситуация с конверсией ЗИЛа. Генплан Москвы предусматривал прокладку вдоль берега Москвы-реки оживленной автострады. Однако благодаря убедительному проекту французского архитектурного бюро Valode & Pistre сугубо технократическое решение было смягчено: «Москомархитектура» поддержала идею устроить у воды шестикилометровую зону отдыха. Еще одной интересной особенностью проекта стало предложение французов построить новую станцию метро на перегоне между «Автозаводской» и «Коломенской» (Замоскворецкий радиус). Развитие транспортной сети должно было привести к появлению еще одного значимого общественного пространства — площади, на которую сориентирован павильон новой станции.
Однако заманчивые предложения Valode & Pistre повисли в воздухе. Проектирование перепоручено «Моспроекту-2», а точнее — Владимиру Колосницыну. Какой будет новая урбанистическая программа, пока сказать трудно. Однако пример «Красного Октября», чей генплан тоже выполнен во втором «Моспроекте», настраивает на пессимистический лад.
3. Конверсии по-московски
Очевидно, что промзоны являются тем пространственным резервом, который следует использовать для выправления перегибов и диспропорций, неизбежно возникающих в процессе развития любого крупного города. Вот он исторический шанс, подаренный деиндустриализацией! Но это, как говорится, в теории. На практике же процесс, который призван быть комплексным, распадается в отсутствие внятной политики властей на разрозненные частные инициативы, каждая из которых имеет собственную группу «регуляторов».
3.1. Снос
Зачастую под каток сноса попадают весьма интересные объекты. Одна из основных причин — позиция большой четверки консультантов в области коммерческой недвижимости11, постулирующей, что офисным комплексом класса «А» должен быть обязательно продукт нового строительства. Таким образом, даже полностью реконструированный объект не может позиционироваться как сверхдорогой. Кроме того, снос зданий позволяет получить больший выход площадей.
Особая статья — трамвайные парки начала ХХ века, архитектура которых имитирует древнерусское зодчество, готику, классицизм. У этих впечатляющих построек есть один существенный «недостаток»: они занимают слишком много места. Реконструировать их можно прежде всего под выставочные функции, что явно не является приоритетом в конверсии зданий по-московски12.
Прецедентом некоего компромисса мог бы стать проект строительства административно-жилого комплекса с музеем ретроавтомобилей на месте московского 5-го троллейбусного парка. Первоначальное решение Владимира Плоткина не предполагало разрушения исторического фасада, за которым размещался музей, — память места, безусловно, сохранялась. Однако в процессе работы над проектом фасад решили все-таки сломать.
3.2. «Прокладки»
Самым ранним и все еще распространенным вариантом конверсии являются «торговля и офисы на скорую руку». Сначала этим бизнесом занимались красные директора — в зданиях делался косметический ремонт. Такой тип хозяйственников был сметен рейдерскими захватами.
Во многом со сменой владельцев связано появление культурных «прокладок». Обычно дело обстоит так: владельцем принято решение о реконструкции, но по каким-то причинам (отсутствие проекта, затягивание согласований и проч.) он не способен начать стройку немедленно и поэтому вынужден искать временные варианты использования объектов. Главным стимулом здесь может служить не столько заинтересованность в быстром доходе, сколько понимание того, что простой может быть использован для раскрутки проекта13. Кроме того, в исторических промзонах всегда имеются особые сооружения — гаражи, элеваторы, газгольдеры, которые превратить в «офисы на скорую руку» нелегко.
Для культурных «прокладок» характерны минимальный бюджет реконструкции с обязательным сохранением налета индустриальности. Помимо ArtPlay существует еще несколько интересных примеров: «ПROЕКТ_FAБRИКА» на фабрике технических бумаг «Октябрь», «Якут-галерея» в цилиндре газгольдера завода АРМА, а также «Арт-Стрелка» в гаражах-мастерских «Красного Октября».
Впрочем, о действующем во всем мире механизме арт-освоения промтерриторий речи не идет — не хватает заинтересованности государства и бизнеса. Первоначально «Арт-Стрелка» виделась эдаким южным Манхэттеном по-московски, где культура становится двигателем развития целого района. Но дальше открытия десятка галерей дело не пошло. Жизнь здесь кипит лишь в дни вернисажей. В остальное время «Стрелка» практически мертва. Никто уже не вспоминает, что вслед за галереями здесь хотели создать клубное пространство, а в одном из заводских цехов — реализовать программу artists in residence (жилье для художников, совмещенное с мастерскими) .
3.3. Капитальные реконструкции
Специфичность промзон — близость к железным дорогам, относительно низкая арендная ставка, наличие крупных и гибких пространств — привела к возникновению нового для России типа недвижимости: бизнес- и техно-парков, а также офисно-складских комплексов. Первым на этот рынок в начале 2000-х годов вышел «Экоофис» с кожевенной фабрикой «Рускон», превращенной в бизнес-парк «Дербеневский». Авторы проекта пошли нехитрым путем — все разновременные здания обшили сайдингом веселых цветов. Это сработало и позволило повысить арендную ставку до $400–500/кв. м в год.
Более масштабной инициативой стали офис-парки ИК «Визави». Под этим брендом объединены восемь комплексов с развитыми не только офисными, но и торгово-складскими функциями14. По данным «Визави», срок окупаемости подобных проектов составляет примерно три года, что позволяет циклически обновлять и перепрофилировать находящиеся в распоряжении здания, подтягивая их к требованиям рынка.
Сейчас наступает время более основательных реконструкций. Если речь идет о позднесоветском проме, то обычно сборное железобетонное здание «раздевается» и затем «драпируется» вентилируемым фасадом с заменой всех инженерных систем. Получаются, как правило, малоинтересные коробки, однако существуют и исключения — благодаря новым фасадам цеха швейной фабрики «Вариант» и Карачаровского механического завода обрели вполне убедительный модернистский вид.
Другой распространенный тип промзданий — постройки рубежа XIX—XX вв., многие из которых объединены в крупные производственные комплексы площадью по 5–8 га. Как правило, речь идет о «краснокирпичной» архитектуре: неоштукатуренных зданиях с элементами фигурной кладки, имитирующей те или иные стили. Многие из них возведены по проектам известных архитекторов: Романа Клейна, Александра Калмыкова, Федора Шехтеля, Максима Геппенера и др. В отношении к этим зданиям наблюдается комбинированный подход: частичное сохранение, частичный снос и новое строительство. Сохраняемое подвергается тотальной реконструкции с перепрофилированием в бизнес-центры класса «Б» и дополняется новым строительством — паркингов и гостиниц, а в некоторых случаях и более фешенебельных офисов. В итоге создается структура внутренне самодостаточная (объединяющая в одном месте офисы, гостиницы, фитнес-центры, отделения банков, общепит) и одновременно проницаемая для сторонних посетителей. Впрочем, в уже реализованных проектах пространство между зданиями, как правило, становится банальным проходным.
Образная сторона таких промреконструкций чаще всего обеспечивается за счет контраста между глянцевыми современными материалами и текстурой старых кирпичных или бетонных поверхностей. Старое, как правило, гомогенизируется: стены после пескоструйной, химической или ручной очистки либо лакируются, либо окрашиваются в общий цвет — чаще всего серо-белой гаммы. Исторический остов трактуется как цельный организм, в который «вживляются» современные имплантанты.
3.4. Перспективы
Несмотря на некоторый прогресс в конверсии промзон, долговременные проекты, не сводящиеся к идее бизнес-парка с развитой инфраструктурой, еще очень редки. Таковых запущено два: центр современного искусства «Винзавод» и реконструкция «Красного Октября». В случае с «Винзаводом» речь идет о том, чтобы внутри обширной Курской промзоны создать «старый город», который для появившихся в этом районе белых воротничков станет генератором культурных событий и активных социальных контактов. В стенах бывшего пивзавода «Московская Бавария» расположатся галереи, мастерские художников, кафе и проч. Будет создан тот самый «южный Манхэттен», о котором мечтали на «Арт-Стрелке»15.
Предложение «Красного Октября» — лофты, новый для нас тип жилья. Местоположение комплекса гарантирует ликвидность. Впрочем, пока не ясно, войдет ли экзотическая по российским меркам типология в моду. «Россияне, со своей любовью к особнякам и дворцовой роскоши, могут не принять промышленное жилье, — считает Вадим Васильев, руководитель пресс-службы ГК „МИАН“. — Тем более — элитное. Как ни реконструируй индустриальную постройку, внешне она все равно останется фабрикой или заводом. А ведь большинство покупателей дорогого жилья хотят жить в красивом [курсив наш — авт.] доме, а не в бывшей электростанции».
4. От прагматизма к игре воображения
Начиная с 2007 года, после ввода в строй первых комплексов в «Москва-Сити» и большого количества офисных площадей в срединных районах города, рынок станет насыщаться. И тогда роль архитектурной составляющей повысится. В море объектов, которые с технической и функциональной точек зрения одинаковы, различие будет создавать именно она. Прагматический период, возможно, сменится «романтическим» — возникнет спрос на здания с настоящей, а не выдуманной девелоперами и консультантами историей, на проекты, что обходятся без радикальной ломки.
Такой поворот, на вероятность которого уже намекают некоторые проекты, органично бы рифмовался с характерной для современной архитектуры «реактивностью». Лишенная претензии на переустройство мира, исполненная рефлексии, современная архитектура нуждается во внешних стимулах, ограничениях или референциях, которые могли бы служить одновременно и источником образности, и оправданием творческого акта. В случае с промом у архитектора подобный «раздражитель» появляется автоматически. Причем, в отличие от желто-ампирного особнячка, который в процессе «реновации» проще снести, а потом отстроить заново, этот раздражитель по природе своей не подразумевает деструкции: и по качеству пространства, и по своим прочностным характеристикам индустриальный объект, как правило, открыт для многовекторного перепрограммирования. Было б только желание. А оно, как показывает пример Запада, должно рано или поздно прийти.
Реконструкция прома там стала нормой на рубеже 1980-1990-х годов. Раньше доминировал снос. К такому повороту был, во-первых, причастен экономический кризис и порожденная им идеология «устойчивого развития» (sustainability), ставящая во главу угла вопрос возобновляемости материальных ресурсов16. Во-вторых, свою роль сыграло сопутствовавшее первым годам падения СССР ощущение «конца истории», повышающее самоценность прошлого. И хотя потом обнаружилось, что конца истории не предвидится, позиций «ретро-культа» это не поколебало.
Применительно к старому прому этот ретро-культ может наполняться совершенно разным содержанием. Для одних, как в проекте делового и культурного центра «Сыромятники» Уткина и Шестопалова (1995–1996), обращение к «краснокирпичной» архитектуре реактуализует классический зодческий словарь, для других — становится поводом приобщиться к истокам авангарда. Если первые напоминают детей помещиков-эмигрантов, посещающих после перестройки руинированное дворянское гнездо, то вторые — «обитателей классицистских вилл, стоящих перед развалинами греческих храмов»17.
На пути к постиндустриальному обществу
Формирующееся в процессе убывания промышленности общество обычно именуют постиндустриальным, а также информационным или потребительским18. Неудивительно, что функции, которые являются в этом обществе определяющими, становятся, говоря словами Никиты Токарева, «универсальными заполнителями» пространства. Одним из специфических качеств этих функций — торговых, офисных или развлекательных — является способность к саморазворачиванию на внушительных площадях без их радикальной переделки. А коль скоро такая способность наличествует, главными критериями при выборе места дислокации становятся экономичность и пространственная гибкость. Для большинства современных институций бренд или сайт в интернете являются куда более эффективными средствами репрезентации, нежели экстерьер или интерьер штаб-квартиры.
Требование гибкости органично рифмуется со структурной логикой прома, который был издавна ориентирован на создание поливалентных пространств, предназначенных для протекания динамических процессов. Одной из главных морфологических особенностей промобъектов является их открытость к дальнейшему развитию, естественно вытекающая из принципа непрерывного перевооружения производства19.
Запас же конструктивной прочности индустриальных построек превышает тот же показатель в «гражданских» зданиях в разы. Усиления старых конструкций, как правило, не требуется, более того, их можно нагружать дополнительными уровнями и антресолями, увеличивая выход площадей. Чтобы получить качественный продукт, не нужно чрезмерных финансовых вливаний20. В результате экономии появляется возможность повернуться от объекта к среде: уделить большее внимание благоустройству территории, как в проекте «П.С.К» для Мурманска. Ограничиваясь разумно необходимыми мерами для превращения овощехранилища брежневских времен в выставочный комплекс, архитекторы фокусируются на создании разноуровнего внешнего пространства, которое становится общественным парком в самом сердце промышленной зоны северного города.
Старый пром потенциально способен приютить множество функций, связанных с бытованием нормального «постиндустриального» города. Нормального в том смысле, что этот город открыт не только крупному бизнесу, тесно связанному с местной властью, но и плюралистическому проявлению творческой и деловой активности граждан. Преодолевающая нарциссическую ориентацию на создание «знакового», самодостаточного и самодовлеющего здания, мягкая и, следовательно, экономичная конверсия может стать для архитектора интересной профессиональной задачей, да и для общества это дело было бы совсем не лишним.
(1) Гуткин Е. НТР и реконструкция промышленной застройки // Архитектура СССР. 1987. № 4. С. 85.
(2) Philippe Robert, Adaptations. New uses for old buildings, NY, 1989, p. 4.
(3) См. Феликс Новиков. Зодчество: смена эпох. К пятидесятилетию архитектурной «перестройки» // Новый мир. 2006. №3. См. также в интернете:
Зодчество: смена эпох. К пятидесятилетию архитектурной «перестройки»
Благодарим Кирилла Асса, обратившего внимание редакции на эту статью.
(4) См., напр., работы MVRDV: конкурсный проект штаб-квартиры Европейского патентного бюро в Рийсвийке и жилой дом в копенгагенском порту, где квартиры группируются вокруг элеваторов бывших зернохранилищ (MVRDV).
(5) Договоры длительностью от одного года требуют регистрации в госорганах.
(6) См. эссе Елены Гонсалес в ПР28 (с. XXVIII–XXIX).
(7) К примеру, территория ЗИЛ, раскинувшаяся на 323 га, сравнима с центром Москвы в пределах Садового кольца.
(8) Миц. Г.В. Анализ исторического развития отечественных хозяйственно-промышленных территорий. М., 2002. Рукопись.
(9) С точки зрения пространственного перепрограммирования столицы, скажем, разница между правлением Брежнева и Ельцина заключается лишь в том, что первый ездил в Кремль с Кутузовского проспекта, а второй – с Рублевского шоссе.
(10) К примеру, реконструкция Павелецкой промзоны требует прокладки как минимум двух новых магистралей, иначе, по расчетам специалистов, выезд из новых бизнес-центров может растянуться на часы.
(11) Jones Lang LaSalle, Cushman & Wakefield Stiles & Riabokobylko, Colliers International, CB Richard Ellis Noble Gibbons.
(12) Сейчас к сносу приговорено Трамвайное депо им. Апакова (Замоскворецкий трамвайный парк), в котором историки транспорта предлагали разместить музей городского транспорта.
(13) Кстати, подобную тактику на территории Пансионата Клязьминского водохранилища с блеском использовал Александр Ежков (см. ПР33).
(14) На бывшей мебельной фабрике на Полковой улице разместились два мощных игрока российского медиа-рынка — «Бурда» и «Индепендент Медиа», в офис-парке «Можайский» [MAP18] основной арендатор — торговый центр, а в «Дмитровском» [MAP19] 80% площадей занимают склады.
(15) Однако если на Западе место сначала осваивают галереи и рестораны, и лишь после того, как оно становится модным, на него обращают внимание девелоперы, то на «Винзаводе» весь процесс срежиссирован «сверху».
(16) Эта идеология тесно связана с экологизмом, который, в свою очередь, стремится к сохранению биологического разнообразия и, как следствие, культурного.
(17) Цит. из диалога Дидриха Дидерихсена с Виктором Кирхмайером в «Художественом журнале» (№ 39. С. 23).
(18) Frederic Jameson, Architecture and the Critique of Ideology in: Architecture theory since 1968, edited by K. Michael Hays, Cambridge, Massachusetts — London, 2000, p. 450.
(19) К примеру, за 40 лет своего существования Харьковский тракторный завод трижды подвергался коренной перестройке: продолжительность цикла реконструкции, исключая период Отечественной войны, составляла 10–12 лет (см. Гуткин Е. Указ. соч. С. 84).
(20) Старый завод в зоне Третьего кольца можно приобрести в собственность, а затем довести до состояния shell & core менее, чем за $1000 / кв. м, включая согласования.
