Михаил Мильчик: «Можно ли жить в музее? Безусловно!»
Интервью с искусствоведом Михаилом Мильчиком из ПР65 (2012) о том, зачем нам вообще сохранять наследие и что такое подлинность. «Когда окружающая среда постоянно меняется, человек начинает теряться, он не имеет опоры во времени и пространстве, а потому уподобляется песчинке, которую по пустыне гонит ветер».
ПРОЕКТ РОССИЯ: Михаил Исаевич, почему необходимо сохранять архитектурное наследие?
Михаил Мильчик: Прежде всего, архитектурное наследие – это выдающиеся произведения искусства, которые обладают художественной ценностью и, как всякие произведения настоящего искусства, неповторимы. Его вторая функция – связь времен. Благодаря архитектурным памятникам, вы ощущаете себя звеном в цепи, соединяющей прошлое с настоящим и будущим. Архитектура, как никакой иной вид искусства, в полной мере выполняет эту функцию. Есть люди, которые не ходят в музеи и театры, книг не читают, а уж архитектуру видит всякий. И еще есть психологический аспект – архитектурное наследие формирует привычную для вас комфортную среду, создает опорные точки, стабилизирует психологическое состояние человека. Когда окружающая среда постоянно меняется, человек начинает теряться, он не имеет опоры во времени и пространстве, а потому уподобляется песчинке, которую по пустыне гонит ветер.
Кроме того, наследие – неисчерпаемый источник знаний о прошлом. Один пример. Лет 20–30 назад была открыта закономерность для домонгольской Руси: с течением времени изменялись форма и размер кирпичей. Это позволило датировать некоторые памятники архитектуры. Кирпичи оказались бесценным источником знаний и о строительной культуре, и о хронологии. Но это возможно при одном существенном условии – если памятник подлинный. И отсюда огромное, может быть, первостепенное значение подлинности как бесценного и многогранного исторического источника. И, во-вторых, подлинность – это и есть правда. А правда вызывает особое чувство уважения, интереса, пиетета, трепета.
Когда закончилась реставрация последней квартиры Пушкина на Мойке, где было переделано почти все, то строго говоря, там не осталось ничего подлинного. И вот мы собрались на открытие, чтобы поговорить об итогах. Кто-то спросил Дмитрия Сергеевича Лихачева, что же здесь сохранилось? Я замер. Лихачев, конечно, все знал. Воцарилось долгое молчание. И он ответил: «Пространство». Сказал правду – только пространственная композиция была там подлинной.
Наследие бесценно, потому что делает человека человеком, а не просто биологическим организмом, оно устанавливает связь с эпохой, страной, позволяет ощутить себя звеном в цепи времен.
ПР Но ведь есть также и приземленные интересы жителей, которые, например, требуют большего бытового комфорта от городской среды.
ММ Все требует некоторых жертв. Вы хотите комфорта? Пожалуйста, поезжайте в новый район или за город, выберите себе новое удобное жилье. Да, в центре жить не вполне удобно, но что для вас более ценно: комфорт, прекрасная освещенность или память места, аура, которую нельзя подержать в руках, но которая существует в вашем сознании? Например, я решительный противник перестройки петербургских дворов. Удобно ли там жить? Сам жил, поэтому отвечу со знанием дела – нет. Сыро, темно, глядя из окна, вы упираетесь в стенку или в окно соседа. Неудобно, некомфортно – но зато вы в центре. Как выйти из этого положения? В идеале такое жилье должно было бы быть дешевле из-за неудобств. При приспособлении самые темные первый и второй этажи можно использовать для общественных нужд, для размещения офисов. Кстати, и в прошлом так было. В XIX веке на первом этаже жила обслуга, кучера, низкое сословие, во дворах размещались каретные и дровяные сараи.
ПР Вы выступаете за полное сохранение?
ММ Не совсем. Не может быть одного рецепта для всех городов, это было бы неправильно и механистично. В каждом случае должно быть свое отдельное решение. Надо различать степень ценности объектов. Если речь идет о петербургском центре, то он, в отличие от Москвы, все-таки относительно прилично сохранился. Там есть цельность, а не просто стоят отдельные памятники. Выделение памятников – это вообще вынужденный подход, в основе которого примитивное мышление. Надо сохранять среду – совокупность сомасштабных построек, создающих общий колорит. Именно она, среда, а не отдельные сооружения, производит на нас неизгладимое впечатле- ние в старых итальянских городах. Именно она делает памятники памятниками: короля играет свита. И сразу же отвечу на вопрос, который вы еще не успели задать: можно ли жить в музее? Безусловно, можно. Да, не совсем удобно, там нельзя буянить, нужно соблюдать приличия. Музей ограничивает. Не нравится? Ради бога, это же музей, а не тюрьма. Поезжайте туда, где вы сможете перестраивать фасады как угодно. У нас в Петербурге не без моего участия еще при Валентине Матвиенко было издано распоряжение губернатора, запрещающее на фасадах в оконных проемах менять столярку. Однако реализовать его не удалось, хотя во многих странах этого добиваются. Реставрировать можно, а менять нельзя, потому что меняются пропорции, очертания, профиль исчезает. Окна – глаза дома. Вы представляете, как можно человеку поменять глаза?! Исторический город – хрупкое создание: замена одного-двух домов, стеклопакеты в окнах, сайдинг вместо деревянной обшивки, внедрение современного благоустройства – в результате город постепенно утрачивает свое очарование и привлекательность, теряются приметы возраста, а если этот процесс нарастает, то город, как целостный организм исчезает, хотя как будто бы дома-памятники и остаются на своих местах… Постепенно стирается память о прошлом. И следующее поколение формируется уже в другой среде, а следующее поколение – опять в новой. Так за два- три десятилетия, буквально на моих глазах исчез Архангельск – неповторимо уютный и на удивление своеобразный город превратился в безликий, так называемый современный город, почти целиком лишенный своего лица. Я имел несчастье наблюдать, как там, на берегах Северной Двины, рвалась цепь времен.
ПР В начале года вы были назначены на должность консультанта главы Комитета по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры (КГИОП). Тогда вы выражали надежду, что ваша деятельность сможет способствовать большей открытости и эффективности работы этого органа…
ММ Ну, еще не так много времени прошло. Какие-то ожидания оправдываются, какие-то не очень. Что оправдывается? Главой комитета осенью того года назначен Александр Макаров1, архитектор по образованию, но человек от охраны памятников далекий. Должен сказать к его большой чести,что, имея свою точку зрения, он считает нужным советоваться, особенно когда речь идет об ответственных решениях. Он к советам прислушивается, старается исходить из презумпции сохранения памятников. Удалось добиться, чтобы на наш совет по наследию стали выноситься все экспертизы, касающиеся приспособления, переустройства, реставрации памятников, а также понижения или повышения их статуса. Таким образом, процесс становится гласным. Все экспертизы теперь вывешиваются в интернете.
Но сказать, что мы добились полной прозрачности, нельзя. Дело в том, что не все проекты попадают в КГИОП. Историческая застройка, к сожалению, пока не подведомственна комитету, она регулируется режимами зон охраны. По закону «О границах зон охраны объектов культурного наследия на территории Санкт-Петербурга» 2008 года, нельзя сносить здания до 1945 года, за исключением тех, которые имеют необратимую аварийность. Вот здесь и сохраняется лазейка для некоторых инвесторов. Владелец, желающий снести здание, вызывает технического эксперта, который составляет ему нужное заключение или же за несколько лет доводит здание до состояния аварийности. Это уже вопросы в компетенции Комитета управления госимуществом (КУГИ), госэкспертизы, но не КГИОП. Иногда удается вмешаться вовремя, что-то остановить на полпути, что- то – нет. К тому же закон не предусматривает серьезных наказаний для нарушителей, для которых штраф в 50–100 тыс. рублей не более, чем комариный укус.
И вообще, КГИОП как государственная структура работает плохо. У него очень скрипучая, сложная, противоречивая внутренняя система прохождения документации и принятия решений. Нередко все затягивается на многие месяцы. И с этим пока ничего не сделать.
ПР Вы можете оценить российское законодательство в сфере охраны памятников, есть ли в нем какие-то прорехи? Как оно исполняется?
ММ ФЗ-73 был, конечно, огромным шагом вперед по сравнению с советским законом. Но в нем тем не менее много минусов. Во-первых, он закон не прямого действия, а подразумевает наличие подзаконных актов. Он принят десять лет назад, а многих подзаконных актов до сих пор нет. В самом законе есть очень много лазеек, в него внесено множество изменений, так что он стал похож на лоскутное одеяло. Пользоваться им довольно сложно даже специалистам. Там есть просто недоработки. Например, в законе нет понятия «архитектурный комплекс», а есть понятие «ансамбль». Это во многих случаях затрудняет работу, потому что иногда есть функциональный комплекс, но нет архитектурного ансамбля. До сих пор нет ясности с понятием «достопримечательное место». Там нет ни слова об охране исторической застройки, то есть построек, не являющихся памятниками в узком значении. Законодательство, бесспорно, нуждается в реформировании.
С законом об объектах наследия плохо увязан Градкодекс. В последнем нет понятия «реставрация», но есть «капитальный ремонт». Поэтому иногда в проекте реставрации мы вынуждены писать, как это ни противно здравому смыслу, «проект капитального ремонта». Это формальность, из-за которой не откроют финансирование по той причине, что такого вида работ, как реставрация, нет. Какие-то шаги для устранения этой нестыковки делались, но воз и ныне там. Сейчас готовятся новые поправки. Но, с моей точки зрения, нужны не поправки, а новый закон.
Для иллюстрации же применения закона я приведу один яркий пример. На Международном экономическом форуме в Петербурге было выставлено проектное предложение реконструкции Марсова поля. Но ведь это федеральный памятник, на территории которого закон запрещает строительство: там возможны только реставрация, в крайних случаях, воссоздание утраченных объектов. Иначе говоря – на форуме авторы заявили во всеуслышание: посмотрите, как мы нарушаем закон! И никто этого нарушения и не заметил!
ПР Могли бы вы назвать несколько примеров удачного и неудачного обращения с памятниками архитектуры?
ММ Удачных будет мало, неудачных, к сожалению, много. Это и Новая Голландия, и здание Сената и Синода Карла Росси. И восточное крыло Главного штаба на Дворцовой площади. Я делал там экспертизу. Проект приспособления здания под Эрмитаж выполнил очень талантливый архитектор, мой добрый знакомый – Никита Игоревич Явейн. Мы спорили с ним до хрипоты. Но он человек пробивной, умеет добиваться своего. Застраиваются дворы – я не против, порой перекрытие двора можно сделать. В проекте есть идея анфилады, это в духе классицизма, хорошо. Но 12-метровые проемы пробиваются в стенах, которые ведь являются неотъемлемыми элементами памятника – произведения великого зодчего.
Вообще же нужно говорить о кризисе подлинности. Ленинградская школа реставрации зашла в тупик – специалисты нарушают все мыслимые правила. Реконструкция Летнего сада обернулась строительством театральных декораций – наивной попыткой вернуться в петровское время. В Летнем саду после реконструкции из 26 объектов 18 – полные новоделы. К тому же на стро- ительство потратили около 3 млрд рублей, а до реставрации подлинных памятников – Летнего дворца например – так и не дошли. Случай Летнего сада – это уже гротеск, своего рода петербургская вариация на тему московского Царицына.
Из положительных примеров могу назвать реставрацию Петровских ворот Петропавловской крепости при участии итальянских специалистов. Там очень деликатно отделили старые части от новых, разница видна очень хорошо. Особняк Воронцовых-Дашковых (Английская набережная, 10). Это был проект, при обсуждении которого мы ни разу не услышали трех слов, которые всегда звучат в подобных случаях: мансарда, парковка и атриум. Но это исключение из правил.
В итоге надо сказать нечто неожиданное и одновременно крайне тревожное: при всех минусах, серьезных градостроительных ошибках, грубых нарушениях законов, связанных с сохранением архитектурного наследия, при всех недостатках КГИОПа, в Петербурге тем не менее охрана наследия – лучшая в стране. Вы сами можете представить, в каком глубочайшем кризисе находится наследие на бескрайних просторах России! Размывание исторического сознания, потеря главного критерия при решении всех вопросов, связанных с сохранением или приспособлением памятников – критерия подлинности, оборачиваются почти тотальным разрушением архитектурного наследия. Простите за такой печальный финал нашего разговора.
Примечания:
(1) Предыдущая должность А. Макарова – помощник Г. Полтавченко в бытность его полномочным представителем президента в Центральном федеральном округе. До этого Макаров служил первым заместителем начальника управ- ления по борьбе с терроризмом и политическим экстремизмом 2-го департамента Федеральной службы безопасности РФ.
