Михал Муравски: «Мы переносим теории и эстетику с постсоветского Востока на остальной мир — в предельно извращенном виде»

1 июля ознаменовалось не только голосованием по вопросу внесения поправок в Конституцию России, но и запуском онлайн-проекта PiraMMMida, инициированного базирующимся в Лондоне творческим коллективом PPV (Perverting the Power Verical). Его кураторы — Михал Муравски, Денис Максимов, Мария Милеева и Дэвид Робертс — готовили экспозицию, посвященную пирамидам во всех их проявлениях, от архитектурных до финансовых и идеологических, для Венецианской архитектурной биеннале этого года, однако в связи с переносом события решили перевести свой исследовательский проект в виртуальное пространство. Мы узнали у Михала Муравски о том, как феномены постсоветского пространства вроде пресловутой вертикали власти могут быть полезны для понимания Запада, почему Мавроди стал символом этого проекта, что связывает с пирамидами парки Зарядье и Хай-Лайн и чем архитектурный вкус Лужкова отличается от вкуса Трампа.

Проект Россия: Творческое объединение Perverting the Power Vertical (PPV, Перверсия вертикали власти) выросло из серии семинаров, которую вы вели в Университетском колледже Лондона вместе с несколькими коллегами. Могли бы вы подробнее рассказать о том, чему именно посвящены семинары и как они развились в исследовательскую платформу, а затем и проекты для Венецианской биеннале?

Михал Муравски: Мы с историком искусства Машей Милеевой запустили PPV как серию семинаров в UCL в октябре 2018 года. Вообще-то она сначала называлась «Вертикаль власти: политика и эстетика глобального Востока». Мы пригласили Дениса Максимова, независимого куратора, ученого и большого оригинала, провести один из первых семинаров. Оказалось, что он, как и мы, живет в Лондоне и у нас схожие крамольные идеи о том, как работать с институциями, поэтому он присоединился к нам как со-куратор семинаров.

Он-то все и извратил и подал нам мысль изменить название с PV на PPV. Мы, правда, уже и так были испорченными, и иных намерений, кроме как издеваться над вертикалью власти у нас не было, но мы решили формально выразить перверсию в названии нашей инициативы, чтобы все было предельно ясно. Забавно, что когда наш университет или другие учреждения рассылают информацию о деятельности PPV, они слегка искажают название — намеренно или нет — и получается что-то вроде «Предотвращение вертикали власти» (Preventing Power Vertical) или даже «Защита вертикали власти» (Protecting Power Vertical). Но, несмотря на эти интригующие и смешные случаи институционального противодействия, мы твердо стоим именно на «перверсии» как образе риторики, эстетики, идеологии и стратегии подрыва институций. На самом деле мы посвятили несколько наших первых семинаров размышлениям о пользе концепции извращения с философом Кети Чухров, которая сначала критиковала нас за использование этого понятия, утверждая, что извращение как практика стало сегодня совершенно нормализованным (в разных видах) и в России, и на Западе, и где бы то ни было еще (при этом нормализованным по-разному). Мы согласились, но все-таки я думаю, что в акте извращения и в самом слове все равно сохраняется огромная разрушительная сила. И те полуавтоматические случаи сопротивления институций подтверждают это. Английская фраза PerVerting the Power Vertical интересна и содержащейся в ней аллитерацией, и морфологической игрой. В этом смысле дословный русский перевод названия не так хорошо работает, но как альтернативу ему я бы предложил ПерВертикаль.

Что касается Венецианской биеннале, то мы двинулись в ее направлении как бы естественным образом. В первый год работы семинаров мы сотрудничали с куратором лондонской некоммерческой организации Arts Territory Касией Собуцкой и Signum Foundation над небольшим проектом в Палаццо Дона Бруса. Он назывался «Дворец ритуала» (The Palace of Ritual). Мы хотели назвать его Palazzo Perverso, но польский фонд искусства, с которым мы работали, запустил какой-то путинистский внутренний духовно-нравственный механизм и попросил нас убрать «перверсию» из названия. В этом году мы сотрудничаем с близкой нам по духу инициативой SaLE Docks, которая засквотила выставочный зал в Дорсодуро, над проектом «Palazzo Perverso #2: PiraMMMida» на Венецианской архитектурной биеннале. Мы надеемся, что сможем реализовать проект в физической реальности в 2021 году — мы подозревали, что, несмотря на обещания организаторов, биеннале в этом году так и не случится, так что пару месяцев назад решили перевести проект в онлайн, получив финансовую поддержку от Школы архитектуры Бартлетт в нашем университете. Дэвид Робертс, наш товарищ и попутчик из Бартлетт, в этом году присоединился к проекту PiraMMMida в качестве со-куратора.

ПР: Чем вас привлекает образ пирамиды? В проекте вы особенно выделяете Восточную Европу. Почему? Какие истории вы изучаете и анализируете?

ММ: Я, наверное, начну с того, почему нас привлекает «вертикаль власти». Нам интересны идеи, концепты и феномены, которые произрастают в восточно-европейском или пост-социалистическом контексте. Мы хотим вырвать эти идеи из родной почвы (при этом не забывая о ней) и применить их к остальному миру, пытаясь понять его через категории, взятые на Востоке, вместо того, чтобы всегда пытаться понять Восток, Юг и любые другие условные целостные регионы, через категории, заимствованные на Западе и Севере, во Франции или Америке. Почему мы всегда должны пытаться понять Россию или Нигерию «через» Фуко или Агамбена? Почему мы не можем познавать вещи, происходящие в главных либерально-капиталистических странах, через категории, взятые из наших собственных периферических или почти-периферических контекстов? Мы не единственные, кто так мыслит — Евгений Фикс сделал то же самое, предложив свою «теорию плешки» (1) как альтернативу квир-теории (2), связанной с Джудит Батлер, об этом также писали антропологи Даг Роджерс и Дон Калб, а наши коллеги географы Елена Трубина и Мартин Мюллер развивают это направление мысли своей теорией «Глобального Востока» — но мы переносим теории и эстетику с постсоветского Востока на остальной мир — в предельно извращенном виде.

Понятие «вертикаль власти» привлекло нас в момент, когда мы начинали PPV, потому что очень многое из эстетики, идеологии и режимов политической и экономической деятельности, что мы привыкли ассоциировать с пост-советским авторитаризмом (в числе которых само понятие «вертикаль власти» — пожалуй, наиболее четкое «народное» понятие, используемое не только учеными, но и политиками и обывателями) становилось глобальными явлениями. Дональду Трампу свойственна более-менее та же архитектурная эстетика «капиталистического реализма» (в трактовке Барта Голдхорна, а возможо, и Марка Фишера), как и Юрию Лужкову. В 1990-е он даже пытался привлечь Церетели к работе в своих проектах в Нью-Йорке, пока мэр Джулиани не вмешался и не остановил «церетелизацию» Нью-Йорка (об этом пишет антрополог Брюс Грант). А сейчас он, как известно, пытается ввести в силу президентский указ, навязывающий неоклассический стиль всем зданиям федерального значения, особенно в центрах городов (это уже чистой воды Лужков). Вообще-то вкус Лужкова был, возможно, чуть более изощренным и более нагружен юмором и иронией, чем у Трампа. И в каком-то смысле «вертикаль власти» напрямую относится больше к Трампу, чем к Лужкову или Путину. У Лужкова жена была девелопером. А Трамп — сам себе девелопер!

Думаю, пирамиды интересуют нас по нескольким причинам. Как антрополог я по-настоящему одержим вернакулярной архитектурой «павильончиков», которые были снесены Сергеем Семеновичем в Ночь длинных ковшей — и в целом другими «лас-вегасовскими» пирамидальными формами, которые повылезали повсюду на пост-советском пространстве в 1990-е и 2000-е. Их так много и они так поразительны! Моя самая любимая из тех, в которых я сам побывал, находится в Казани. Я хотел бы однажды устроить вечеринку в ресторане на вершине пирамиды. А еще одно мое желание — когда-нибудь посетить автобусный вокзал в Челябинске, который излучает особенно потустороннюю космическую силу. Эти пирамиды — эманации или воплощения эры «дикого капитализма», эры грибов и мутантов, по выражению Даши Парамоновой, которая — в теории — подошла к концу в Ночь длинных ковшей. Но, как мы пытаемся показать, эта эпоха вовсе не миновала.

Парки «Зарядье» и Хай-Лайн, хоть и могут казаться противоположностью или отрицанием этих дико-капиталистических пирамид, по сути оперируют в соответствии с очень схожей логикой. И они не так уж сильно отличаются внешне. Зарядье, как описал его Куба Снопек, когда мы гуляли там, это на самом деле чуть менее популярная версия Манежки. К Хай-Лайну примыкает кичевый торговый центр, которому самое место рядом с вокзалом в провинциальном городке в Польше или Болгарии. Так что, в каком-то смысле, мы пытаемся сказать, что политика и эстетика Восточной Европы после 1989—1991 гг., после падения государственного социализма, представляет собой окно или оптику, через которую можно смотреть на остальной мир. Мы все живем, сейчас больше, чем когда-либо, в состоянии глобального дикого капитализма. Можно назвать его Глобальным Лужковизмом или Глобальным Собянинизмом, или как-то еще, но это в любом случае имеет свойства пирамидальности.

ПР: Каковы предпосылки и механизмы, которые позволяют пирамидам возникать?

ММ: Пирамиды повсюду, стоит только начать их искать. Занятно, что когда я рассказал Дэвиду о том, что «Проект Россия» хочет взять у нас интервью, первой картинкой, которую выдал ему Google в ответ на поисковый запрос "Project Russia", была обложка журнала, на которой были изображены какие-то пирамиды. Я даже не знаю, что это за здание, они как-то слишком изысканны для нас (речь идет о ДК в Железноводске, реставрированном бюро Archiproba Studios — прим. ред.).

Еще одно занятное их свойство — это случайность и непроизвольность, с которой пирамиды, включая нашу, возникают. Раскрою небольшой секрет. Мы уже давно интересовались Мавроди, но на самом деле этот интерес усилился примерно год назад, когда Денис, Маша и я вдруг обратили внимание, что наши фамилии начинаются на М — мы и есть МММ! А у меня и Маши даже инициалы составляют ММ. Как известно, название МММ возникло из начальных букв фамилии Сергея Мавроди, его брата и их делового партнера Ольги Мельниковой. Так что тут определенно большая доля случайности. Далее, Мавроди умер в 2018-м. МММ продолжает существовать по сию пору, но многие филиалы теперь, кажется, управляются более или менее автономно: «МММ Нигерия», «МММ Замбия», «МММ Малайзия». Незадолго до смерти Мавроди, однако, казалось, что он в действительности имел довольно большой контроль над каждым филиалом МММ — кажется, что бизнес работал, по крайней мере, на уровне чего-то вроде брендовой франшизы, мало отличающейся от бренда Трампа, а возможно, контроль был даже еще глубже. В связи с этим напрашивается вопрос: почему кто-то может хотеть назвать свою подозрительную схему в честь скандальной аферы, из-за которой миллионы невинных и беззащитных людей потеряли все нажитое? Но даже хотя многие «инвесторы» пирамиды в полной мере осознавали ее мошенническую природу, они почему-то все равно продолжали в нее верить. Так что, хотя мы безусловно осуждаем махинации Мавроди, МММ и все ее имитации и региональные клоны, мы в каком-то смысле тоже купились на этот бренд.

Если все же попытаться прямо ответить на ваш вопрос, то пирамиды возникают — и способны соблазнить не ожидающих подвоха людей — во времена кризисов, системных трансформаций и отчаяния, в те времена, когда сносят памятники, инфляция зашкаливает, а люди выходят бунтовать на улицы. Разные части мира более менее постоянно пребывают в этом состоянии ставшего нормой кризиса, особенно бывшие колонии, которые в этом положении лихорадки поддерживает мировая финансовая система. Наиболее известные пирамиды Запада — Понци или Мэдоффа, например — также возникли в периоды финансового краха. И расцвет криптовалют — в сущности это те же схемы быстрого обогащения, приносящие прибыль ранним инвесторами, но переживающие циклы ввода и вывода средств примерно каждые четыре года — обещали стать радикально новым типом поистине горизонтальной пирамиды и начали распространяться в период долгой рецессии после ипотечного кризиса в США — той рецессии, вслед за которой настало десятилетие ужесточения бюджетной политики, от которой многие люди так и не оправились. А нынешний «коронакризис» — тоже идеальный момент для подобных явлений: обостряется неравенство, новые линии фронта проходят по классам, расам, гендерам и типам сексуальности; низвергаются статуи и памятники. Мы находимся в центре системной реконфигурации и еще не скоро узнаем, каким будет мир в результате этих изменений. Хотелось бы, чтобы он был менее вертикальным, более равноправным, более свободным от догм, более чернокожим, менее белым, менее гетеросексуальным, менее маскулинным. 

Мы, конечно, не питаем особых надежд, на то, что это произойдет, но поживем-увидим. Мы отдаем себе отчет, что чем больше что-то преподносится как горизонтальное, демократическое и прозрачное, тем больше в этом от пирамид, фараонов и эксплуатации. Собственно, PiraMMMida об этом. 

Наш проект — это своего рода исследование «ложной горизонтальности», изучение того, как нечто, называемое горизонтальным, на самом деле является вертикальным, как высотка. Это и исследуют авторы PiraMMMida. Рита Кулева пишет о пирамидах в сфере искусства, Филиппа Гетерингтон — о пирамидах в сфере здравоохранения (что на самом деле означает «уплощение кривой»?). Тексты исследуют эти темы прямо, без обиняков, а исследования визуальной культуры и архитектуры подходят к ним чуть более тонко.

Еще один пример — новые отделения полиции в Грузии, которые при Саакашвили стали возводить из стекла: их строили, разумеется, в форме пирамид. Их прозрачность должна была заставить полицейских стать более вежливыми и не такими коррумпированными. На деле же полицейские просто избивают людей в подвалах, в темных подземельях под наполненными светом полицейскими отделениями (ну или так, по крайней мере, шутят жители Тбилиси). А то, что происходит в России с общенародным голосованием по конституции — это еще одно безумное проявление такой ложной горизонтальности. Сначала Владимир Владимирович делает вид, что изменения в конституцию нацелены лишь на то, чтобы усилить полномочия Думы. Потом Терешкова с ее космическим ореолом «заставляет» его взять на себя бремя принятия поправок, которые сделают его пожизненным президентом. Сама же процедура голосования устроена самым что ни на есть демократическим способом. Вам даже не надо идти на участок для голосования — участок идет к вам! В довершение всего, проголосовавшим вручаются ваучеры, отоварить которые можно в «Азбуке вкуса». За голосование вам фактически платят чем-то вроде мавро (криптовалюта, которую обещал выпустить Мавроди — прим. ред.) или перверсов (так называется (крипто-)валюта, которую мы выпускаем на виртуальном вернисаже проекта PiraMMMida).

ПР: В чем же состоит привлекательность пирамид? Некоторые люди более подвержены такого рода махинациям? Вы говорите об особой эстетике, связанной с ними — как можно ее определить?

ММ: Я думаю, чары пирамиды таятся в ее честности. Она не скрывает своей природы. В отличие от Зарядья или Хай-Лайна, которые притворяются горизонтальными и/или демократичными, но по сути являются государственными «подарками» (и машинами джентрификации) от Путина/Собянина или Блумберга жителям Москвы или Манхэттена. Это оставляет открытым вопрос о том, что делать после разрушения пирамид, скрывающихся сегодня за ложными горизонталями, после того, как мы выдворим вертикаль власти из нашей жизни. Станет ли архитектурная эстетика в пост-вертикальном мире более горизонтальной, плоской, более открытой? Или «новый мировой порядок» (это название проекта Ливы Дударевой) принесет новые дворцы, кристалло- и пирамидоподобные здания и эстетику, которые будут даже более радикальны и эгалитарны, несмотря на свою пирамидальность?

ПР: Привнес ли онлайн-формат какой-то неожиданный поворот в проект?

ММ: Сложно сказать, мы ведь только-только его запустили. Онлайн не делает проект проще в реализации, но мы надеемся, что он продлит ему срок жизни. Очень здорово, что, экономя деньги на авиаперелетах и отелях в Венеции, мы можем распределять бюджет на гонорары участникам проекта, так что не происходит отчуждения художника от плодов его труда — что, возмутительным образом, все еще является нормой подобного рода проектов.

Сайт PiraMMMida.life будет обновляться еженедельно в течение июля.

(1) Плешка — термин советского гей-арго для обозначения мест встреч гомосексуалов в публичном пространстве Москвы и других городов Советского Союза. Теория плешки, в формулировке Е.Фикса, «должна стать не только постсоветским ответом глобализированной квир-теории, контаминированной связью с неолиберализмом, но и теорией более широкого дискурса инакомыслия, включающего, но не ограничивающегося только инакомыслием сексуальным. Теория плешки должна соединить историю советских геев и лесбиянок с советской историей в целом — интегрировав их нарратив в большой нарратив советской истории».

(2) Квир-теория оформилась в 1990-е годы в США на базе работ французского философа Мишеля Фуко. Ее сторонники полагают, что гендер и сексуальная ориентация индивида предопределяются не только и не столько его биологическим полом, сколько социокультурным окружением и индивидуальным воспитанием.