Проект NEXT. APRELarchitects. Свежий взгляд на возрождение

Помните, в сказке «12 месяцев» именно Апрель помог героине совершить чудо и превратить лютую зиму в цветущую весну? Бюро APREL еще нет и двух лет, однако рост масштаба и глубины их проектов настолько стремителен, что действительно начинаешь верить, будто рано или поздно сегодняшнее неуважительное, мягко говоря, отношение ко всему настоящему, историческому и подлинному сменит бережный и продуманный подход, возрождение и расцвет утраченной культуры. Когда история становится фундаментом для всего нового, пространство оживает вновь благодаря возвращению забытых смыслов, а конструктивной опорой оказываются не амбиции отдельно взятого человека, но ценность объекта, который предстоит развивать. Поэтому APREL — это не просто объединение четырех партнеров (или всех 12 сотрудников), но часть гораздо бОльшего и глобального сообщества и процесса. За ними — и под их защитой — прошлое. За ними — и под их эгидой — будущее.

«Потому что нас четверо»

Алексей Фатькин: Мало кто в это верит, но мы основали бюро в июне, а не в апреле 2019 года. Моя версия, APREL — потому что нас четверо, а апрель — четвертый месяц.

Михаил Разумовский: Для меня APREL  — это символ возрождения, новых сил, весны: потому что мы стараемся заниматься историческими территориями и объектами и возрождать в них жизнь. 

Наталья Бавыкина: Мы очень долго искали название. Хотелось что-то символическое, со смыслом. И в какой-то момент Галя предложила этот вариант.

Галина Волжанская: У группы «Кино» есть одноименная песня — я как раз слушала ее в то утро, и мне показалось, она очень созвучна и нам, и тому, что мы делаем. 

НБ: Потом Миша написал, что на латыни APREL значит «открывающий». И следом мы придумали расшифровку: «Архитектура, Приспособление, РЕвитаЛизация». Это была хорошая проверка нашего объединения — найти то, что понравится всем четверым.

ГВ: Мы все в какой-то момент нашей жизни работали в бюро «Рождественка».

МР: И однажды поняли, что каждому из нас хотелось бы что-то свое. 

ГВ: Причем этот момент у нас настал приблизительно одновременно. Уже был некий опыт, уже появилось представление о том, каким должно быть архитектурное бюро. И оно слегка отличалось от тех бюро, в которых мы работали. Мы хотели работать для себя, а не жить для работы. Вот как сейчас: у нас получается выстраивать комфортную жизнь — и при этом эффективно работать над проектами. 

МР: Мне не хватало чувства ответственности и понимания того, что будет завтра и что все мои усилия не уйдут в песок из-за того, что плохо налажен менеджмент или кто-то просто забыл о проекте. Мы пришли к тому, что нужно взять процесс в свои руки, чтобы от начала до конца его выстраивать и контролировать. 

НБ: Я всегда хотела работать в сильной команде, где нет единого лидера или вертикали, а есть диалог и разные мнения. Был момент поиска и кризиса. После 10 лет работы в мастерской Алексея Бавыкина я начала искать развития вовне. За плечами уже была первая крупная реализация, хотелось двигаться дальше с своими единомышленниками и начинать как бюро, а не устраиваться ГАПом куда-то еще. Ровно в этот момент на АРХ Москве ко мне подошла Галя: «Наташа, не хочешь вместе открыть бюро?» — конечно, хочу. 

ГВ: А я никогда не хотела свое бюро. Я боялась, что будет больше ответственности и стресса. Но оказалась не права. Никакая должность в чужой компании не дала бы мне такого ощущения спокойствия. А ответственность — делится на четверых!

МР: Это ответ на вопрос, почему нас четверо. Когда мы работали в «Рождественке», то занимались очень интересными проектами (из-за чего так долго там и оставались). При создании своего бюро была задача сохранить подобный уровень проектов. Если ты уходишь один, то выбора особо нет: ты начнешь скорее с домиков и квартир — и в ближайшие лет 10 не факт, что сможешь из этого выпрыгнуть, таких примеров масса. Но вот прошло почти два года, и текущий уровень проектов показывает, что такая форма очень эффективна: мы правильно сделали, что объединились. Плюс каждый из нас обладает какой-то уникальной компетенцией, в чем-то сильнее другого, и в этом плане мы дополняем друг друга и становимся более жизнестойкой системой.

НБ: Все принципиальные решения мы принимаем вчетвером: обсуждаем, спорим, советуемся. Каждая идея проходит такой фильтр. А дальше на проекте формируется команда. Если проект маленький, то его можно делать в одиночку; некоторые проекты делаем всей командой (у нас 12 человек). То есть у каждой задачи есть четкое распределение по ролям, но при этом мы в курсе всего происходящего, что позволяет подключаться к проекту в нужный момент, дает гибкость и скорость. И каждый архитектор может как предлагать собственные решения в рамках своей задачи, так и и критиковать других. Мы доверяем друг другу — мы единомышленники.

«Мы не ограничиваемся архитектурной составляющей, но становимся участниками формирования всего контента»

МР: Сейчас у нас в работе порядка 10 проектов, часть из которых на стадии реализации. Два из них – благоустройство для исторических поселений Ферапонтово в Вологодской области и Николо-Березовки в Башкирии — там идет стройка. Скоро начнется реализация проекта благоустройства главной площади в городе Рославль Смоленской области. По всем этим проектам мы выиграли гранты Минстроя по программе «Малые города и исторические поселения» и разработали рабочую документацию, которая прошла необходимые согласования. 

В село Ферапонтово нас лично позвал глава поселения. А Николо-Березовку и Рославль мы делали в партнерстве с компанией «Новая Земля». С ней мы, кстати, ведем и другие, большие проекты. Прежде всего — реализацию мастер-плана города Дербент, ставшую возможной благодаря победе консорциума с нашим участием в международном конкурсе. И первое, с чего началась реализация, — это работа с историческим центром города. 

Дербент — вообще самый древний город России, но работа в нем не выстроена. Мы начали с того, что определили и сформулировали предмет охраны и границы исторического поселения и внутри этих границ разработали градостроительный регламент и дизайн-код благоустройства. Сейчас эти документы мы проверяем и внедряем на конкретных пилотных проектах. 

НБ: В этом месяце мы сдали рабочую документацию по благоустройству одной из центральных улиц исторического города Таги-Задэ, реализация запланирована на этот год. Параллельно сделали проект небольшой гостиницы для местного предпринимателя (тоже стройка в этом году). Оба проекта были возможностью проверить и уточнить разработанные нами регламенты и коды, а также показать на деле, какой получается архитектура и среда при их реализации.

В рамках другой совместной работы с «Новой Землей» — мастер-плана города Ангарска — мы сделали проект благоустройства набережной реки Китой. Это очень сложный и большой проект: для территории в 56 га мы разработали поэтапный план, включающий берегоукрепление, благоустройство, функциональное наполнение и уникальные ландшафтные решения. Сейчас есть информация, что готовится финансирование на реализацию первого этапа. 

В целом с «Новой Землей» у нас развивается довольно плотное партнерство — это к разговору о командной работе. Мы делаем какую-то свою часть, но при этом находимся в контексте более глобальных процессов и понимания того, как территория работает с точки зрения и экономики, и пространственного развития.

АФ: Еще одна стратегическая работа — комплексная концепция развития для бывшей сельскохозяйственной фермы в Заокском районе, которую мы делаем для команды Melnica Space. Это очень интересная территория и задача. Мы внимательно оценили пространственный ресурс старых промышленных зданий, который создают уникальный ансамбль, и создаем стратегию перезапуска всей территории за счет их приспособления под новую функцию. 

Другая интересная территория — ансамбль Торгового городка в Рязани: это такое ВДНХ местного масштаба, с десятком маленьких павильонов. Перед нами стоит задача к 2022 году оживить городок и перезапустить павильоны. Этот проект мы делаем с еще одним нашим постоянным партнером по многим проектам — компанией «Проект ДАЛЬ». 

МР: Но мы занимаемся не только большими территориями — работаем и с отдельными зданиями. Например, есть несколько объектов в Коломне на разной стадии запуска, но все они связаны с историческим наследием и его приспособлением и переосмыслением. Это «Шелковая фабрика» — музей-лаборатория, редевелопмент части старой фабрики, это кофейня с двориком в объекте культурного наследия у Пятницких ворот и, наконец, проект интерьеров «Библиотеки Наследия», которые сейчас разрабатываются. 

ГВ: Для нас это тоже своего рода партнерство, но на сей раз с заказчиками — командой «Коломенский посад», которая уже реализовала в Коломне много замечательных объектов. Помимо разработки собственно архитектуры и дизайна интерьеров мы участвуем в создании всей программы проектов, вкладываем смысловые истории в развитие этих пространств. Собираемся вместе с ними, думаем. Потому что работа с историческими территориями, зданиями и их интерьерами — это прежде всего про смысл. И если раньше у них был немного другой подход, с уклоном в ретро и стилизацию, то когда к команде присоединились мы, они поняли, что нужно идти дальше. Что современная тенденция — это когда при приспособлении новое выглядит как новое и не смешивается с подлинным. Я помню, как этот тезис рождался у нас в диалоге на протяжении нескольких месяцев. И в какой-то момент они начали озвучивать это сами. Было очень приятно наблюдать и участвовать в этом. 

НБ: Мы или встраиваемся, или иногда сами собираем больший круг специалистов — людей, у которых близкие ценности. 

ГВ: Этим наше бюро и отличается от модели бюро в прошлом — оно развивается не в силу личных амбиций архитектора, а вырастает из самой задачи, когда вокруг конкретного объекта объединяется команда очень разных людей. Когда вместо того, чтобы пытаться сделать то, в чем ты не специалист, ты привлекаешь других: ландшафтников, транспортников, социологов. Выстраиваешь с ними диалог, даешь правильные задания, получаешь информацию — это большая работа. И хотя на этом пути от твоего изначального проекта что-то теряется — на выходе получаешь значительно больше. Мне кажется, это качественный скачок: от «я сам все придумал» — к команде, в который ты растворился, но которая зато генерирует гораздо более качественный продукт.

НБ: Особенно вдохновляет, когда в команду включаются представители муниципалитетов, заказчики или местные жители. И когда они понимают, что ты здесь не для того, чтобы что-то им вдолбить, а когда начинает выстраиваться совместный  диалог.

МР: В этом наша особенность, которую ценят те, с кем мы работаем: мы не ограничиваемся архитектурной составляющей, но становимся участниками формирования всего контента. 

«Вместо того, чтобы видеть в наследии проблему — мы видим возможность»

МР: Если речь об исторической территории или объекте, то у нас всегда идет планомерная работа по  отстаиванию ценностей. Даже когда мы имеем дело не с объектом культурного наследия, то стараемся находить инструменты, чтобы так или иначе дать этим вторую жизнь и отстоять. Дело даже не в том, что мы говорим «нет, нельзя»: мы очень планомерно, с разных сторон, пытаемся донести до людей ценность этих вещей. Здесь важно вовлекать и заказчика, и глав городов, и местное население. Ведь не то чтобы люди искренне хотят снести — просто очень многие объекты выпали из фокуса, и никто не видит, что они могут как-то пригодиться в современной жизни. С другой стороны, работа с историческим означает жесткие регламенты и процесс согласования, в которых мало кто разбирается, отсюда и берется это «лучше давайте снесем от греха подальше». 

Наша миссия — показывать другим и самим учиться тому, как работать с такими объектами и территориями. В том числе создавать инструменты, которые облегчали бы работу с ними. Тот же регламент по Дербенту — это именно работа по созданию рабочего регламента, когда жителям будет просто зайти на интернет-портал и очень быстро разобраться, что им действительно можно, чтобы никто в дальнейшем не боялся жить в центре и иметь историческую недвижимость.

АФ: В Ферапонтово на центральной площади стояло заброшенное здание сельского клуба. Люди привыкли, что оно пустое и с темными окнами и хотели скорее от него избавиться. А мы нашли в этом здании просто колоссальный ресурс! Потом оказалось, что это здание собираются внести в перечень вновь выявленных объектов культурного наследия. Но мы не стали говорить, что его сносить нельзя: мы начали с того, что предложили, что можно с ним сделать, чтобы здание стало вновь приносить людям пользу и радость. Мы вернули в него клуб, но с новым качеством: современные мобильные пространства учитывают сценарии и интересы разных аудиторий. Кроме того, поскольку здание расположено на главной площади, его часть отдается под туристический центр. Теперь в  Ферапонтово появится место, которое будет встречать приезжающих: здесь можно будет получить информацию, выпить кофе, отдохнуть после дороги. А главный фасад, обращенный на площадь, мы делаем трансформируемым, чтобы он работал как сцена для проведения различных мероприятий. 

МР: Когда жители пришли на первую сессию соучастного проектирования, они первым делом зачеркнули это здание на картах. Сложность заключается в том, что Ферапонтово накрыто охранными зонами от ансамбля монастыря, это объект всемирного наследия ЮНЕСКО. И если здание снести, то новое на его месте уже не построить. Поэтому мы изначально поняли, что все заброшенные объекты в селе — его единственный пространственный ресурс на развитие в будущем чего-то нового. И к нему нужно отнестись максимально внимательно. Определить, на что его потратить и какие проблемы за счет этого решить. 

ГВ: Важно, что мы как архитекторы участвуем в проектах развития территорий, потому что когда уже есть либо мастер-план, либо такой проект развития, и в нем отмечено, что здания нужно реставрировать, повышается вероятность того, что когда позовут архитектора — не важно, какого — нужный вектор уже будет заложен. Потому мы и участвуем в этих конкурсах на малые города и других подобных историях. 

НБ: Это похоже на акупунктуру, когда нужно найти точки воздействия и придумать, как надо направить силы — причем поэтапно — чтобы постепенно это превратилось в общую систему. Ведь как правило сам по себе ни один из объектов, о которых мы говорим, не жилец. Практически все малые города и исторические поселения, пройдя через советскую эпоху и серьезные изменения в устройстве жизни общества, утратили связь пространственной структуры города с его экономической и социальной основой. Например, село Николо-Березовка – это удивительное место, практически Помпеи: там живет 3-5 человек и стоит 26 объектов культурного наследия — все пустые.  

ГВ: И это добротные кирпичные дома в отличном состоянии, хотя у некоторых нет кровли.

НБ: Во второй половине двадцатого века люди уехали, потому что была опасность затопления. Зато эти руины — любимое место прогулок жителей соседних городов. В 2019 году выпустили приказ о том, что это историческое поселение регионального значения. В Николо-Березовке ежегодно проходят крупные мероприятия. Получается, что исторические объекты составляют ту атмосферу, ради которой люди туда приезжают. А дома при этом пустые. Поэтому мы разработали проект, который включает в себя благоустройство, замену коммуникаций, освещение и приспособление двух объектов под современное использование — мы включили их в проект и предложили поэтапно реализовать консервацию руин и строительство павильонов на их территории. Уже в конце мая этого года будет завершен первый этап благоустройства, в том числе первая очередь строительства павильона «Амбар». 

ГВ: «Амбар» — один из двух объектов, которые мы активируем. Изначально на территории этого ОКН осталась одна фронтальная стена. Мы воссоздаем существовавший раньше объем в оригинальных габаритах и делаем деревянный павильон, соединяющий две улицы. 

НБ: В будущем реализуем и второй павильон — «Инфоцентр». Это небольшой объем, который будет встроен внутрь периметра сохраняемой руины ОКН. 

ГВ: Кроме того, в рамках благоустройства мы перед каждым ценным объектом делаем информационную табличку с его фотографией. Мне кажется, будет довольно серьезный эффект. Рядом начали строить похожие кирпичные дома и скоро станет непонятно, где исторический дом, а где нет. Таблички их выделят. Про каждое здание есть история, и мы ее расскажем. Это то, что можно сделать в рамках благоустройства, даже не залезая на территорию объектов, находящихся в частной собственности. 

МР: А вот Рославль удивительным образом не значится историческим. Он очень сильно пострадал сначала после революции, а потом во время Второй мировой войны. Нам понадобилось больше двух недель, чтобы провести серьезную архивную работу и разобраться, что произошло. 

НБ: Например, было совершенно непонятно, почему улицы города ничем не заканчиваются. Оказывается, там были церкви. Мы нашли старые планы, на которых каждая улица заканчивалась храмом. Сейчас их нет, и улицы потеряли свое значение, растворились в городе.  

МР: Пространственная структура изменилась кардинально. Мы работали над главной площадью, и оказалось, что вообще-то это был квартал, на углу которого стоял главный городской собор, а площадь была совсем в другом месте. Мы постарались это как-то интерпретировать, учесть в проекте и заложить на следующую стадию развития, чтобы проявить историческую пространственную структуру. Есть коды, которые сохраняются, даже если их пытаются вычистить на корню. И люди, и пространства продолжают жить теми смыслами, которыми место наполнялось очень долгое время. Так или иначе, к ним нужно возвращаться. 

ГВ: Проблема в том, что эти историческим смыслы, зашитые в архитектуре и улицах городов, оказываются утраченными. Мне кажется, если их вернуть, то городское пространство сразу заработает.

«Не нужно ждать, пока ситуация с наследием наладится в целом по стране — нужно делать, делать и делать»

МР: Дело не в том, что мы любим только старое — просто мы понимаем, что с этого надо начинать, а дальше уже можно дополнять новым.

НБ: Старое — это по факту на сегодня самый лучший ресурс. С ним надо уметь работать. Как правило, исторические объекты расположены в городах таким образом, что в них содержится большой скрытый потенциал. Поэтому проекты, связанные с ними, складываются сами собой.

МР: Вместо того, чтобы видеть в наследии проблему — мы видим возможность. Надо просто найти к нему правильный подход. 

Кстати, в публикации Forbes о 10 самых перспективных городах для жизни в России пояснялось, что Екатеринбург — это потому что там конструктивизм, «Белая башня» и неподалеку Сысерть и ее развивающийся в креативный кластер завод. Нижний Новгород — из-за фестиваля «Арт-Овраг» в Выксе, Ярославль — из-за проекта Textil. Если посмотреть этот список, то те проекты, которые выделяет Forbes, — это истории именно про такие точки роста, которые основаны ценном историческом ресурсе.  Я знаю, как большая часть этих проектов запускались, и понимаю, в каждом случае инициатива шла снизу, это были личные частные инициативы. Меня это очень порадовало и воодушевило.

НБ: Вообще сообщество людей, которые занимаются наследием, отличается от всех остальных. Когда каждый объект нестандартный и нетиповой,  возникают самые мультикультурные и мультидисциплинарные истории. 

ГВ: Приятно, что уже сейчас появились студенты, которые, учась на третьем курсе, говорят, что хотят стажироваться именно у нас — и именно потому, что им интересно работать с историческими объектами. И таких не один, не два и не три. Я принимала участие в организации нескольких воркшопов на тему наследия — и получила гигантский вал писем. Не нужно ждать, пока ситуация с наследием наладится в целом по стране — нужно делать, делать и делать. Этот эффект работает во всех сферах. Другие видят, чем ты занимаешься, и проникаются, и начинают брать с тебя пример. Так что мы просто делаем свое дело — и делаем его хорошо. Мне кажется, больше ничего и не надо.