Сколько мерить в минаретах, или Как оценить идентичность

В Казани на конференции «Диалоги» в очередной раз прошло публичное обсуждение проекта Соборной мечети, который был впервые представлен на выставке АРХ Москва в мае 2023 года. Спорили о многом: почему проигнорировали результаты международного конкурса, почему изменили место, почему всего один минарет. Но главным камнем преткновения снова стали разговоры о татарской идентичности, способах ее трактовки и проявления в архитектуре. Разбираемся на примере самых громких проектов Казани, какой видят татарскую культуру сами казанцы — и как ее воспринимают приезжие «варяги».

«Большое видится на расстоянье»

Еще недавно наглядное представление о том, как местные жители визуализируют свою культуру, можно было получить, прогулявшись по Казани образца 2005 года: к празднованию 1000-летия города его привели именно к тому виду, который бы олицетворял многовековую историю сильного духом народа. Такого, что ради возвеличивания своих идеалов не постоит за ценой и вполне может снести пару памятников или даже пару кварталов памятников — чтобы построить на их месте новые, краше и лучше прежних.

К счастью, времена безответственного отношения к наследию прошли. Однако за редкими исключениями, строя в историческом центре Казани и пытаясь создавать новую контекстуальную архитектуру, местные проектировщики продолжают почти буквально воспроизводить прошлое, не решаясь на смелые современные трактовки.

Прогрессивная власть, принимающая решения, справедливо рассудила, что Татарстану необходим взгляд извне. Приезжие гораздо быстрее и точнее считают локальную идентичность, не говоря уже о том, что зададут иную планку качества. Началась череда хорошо известных в профессиональных кругах международных конкурсов и воркшопов, в результате которых не столько появились конкретные звездные объекты (как благоустроенная набережная озера Нижний Кабан в Казани, парк «Урам», Национальная библиотека Татарстана), сколько в масштабах всей республики запустились комплексные программы перезагрузки: парков, дворов, домов культуры и т.д.

Все эти проекты без исключения принимались жителями республики с благодарностью, однако ни в одном из них не отразилось в достаточной степени — по крайней мере, по мнению самих жителей, — все богатство и многообразие татарской культуры. Последним знаковым архитектурным сооружением большинство считают мечеть Кул-Шариф, построенную к тому же Тысячелетию и спроектированную, кстати, местным архитектором — Айваром Саттаровым. Тогда же был возведен Центр семьи «Казан» по проекту «внешнего» художника-скульптора Даши Намдакова — и это можно назвать первой попыткой создать символ современной Казани и Татарстана руками экспертов международного уровня. Тем самым, которым «виднее». Хотя «Казан» — в отличие от Кул-Шариф — полюбился далеко не всем горожанам. Но для республики это было только начало поисков собственной идентичности — и причин, почему ее якобы никак не удается найти.

Театр — весь мир

Проблема в том, что представление о способах выражения тех самых локальных особенностей у большинства находится на очень приземленном и консервативном — если не сказать примитивном — уровне. Причем это проблема федерального масштаба: с одной стороны мы имеем разорванные связи со своими корнями и откровенное незнание традиций, с другой — отсутствие насмотренности и стереотипность мышления. Люди не привыкли считывать коды, рожденные в парадигме переосмысления; они не узнают привычные орнаменты, если вдруг видят их в измененном масштабе и цветовой гамме; не воспринимают технологию как традиционную, если с ее помощью воспроизводятся «чуждые» формы. Тем удивительнее, что в конкурсе на новое здание театра Камала — театра, в котором все спектакли проходят на татарском языке (казалось бы, если уж проектировать новый символ культуры Татарстана — лучше повода не найти), — выиграл проект ультрасовременный, своим внешним видом отсылающий скорее к природным, нежели культурным прообразам. Проект консорциума ООО «Ваухаус» (Москва, Россия), Kengo Kuma & Associates (Токио, Япония), Werner Sobek AG (Штутгарт, Германия) и ООО «ПТМ Архитектора Бакулина Германа Алексеевича» (Казань, Россия) авторы поэтично описывают как «ледяные цветы» — как напоминание о явлении, которое иногда можно наблюдать зимой на замерзшей глади озер Кабан зимой во время сильного ветра (а новое здание строится как раз на озерном берегу). Получившаяся стеклянная скульптура — с точки зрения большинства — на первый взгляд никак не напоминает о том, что это вообще-то глобальный центр татарской культуры.

Главное «национальное достояние» сокрыто внутри: помимо собственно культурного контента, который будет транслировать идентичность как она есть, интерьеры щедро украшены как раз таки татарскими орнаментами, которые сейчас специально разрабатывает местная художница Наиля Кумысникова. И в целом, несмотря на кажущуюся футуристичность (и малореализуемость) проекта, он активно строится, и уже понятно, к примеру, что открытой галереи в уровне улицы, заявленной в конкурсной концепции, сделать не получится из-за сложностей с грунтами. Тем не менее, новое технологичное здание, как и планировалось, даст практически безграничные возможности для классических и современных постановок и будет окружено эффектной парковой зоной, где можно проводить фестивали, перфомансы и другие театральные действа. Новому символу современной татарской культуры быть — пусть и не в том виде, в каком его кто-то себе представлял (после объявления итогов голосования жюри даже многие его члены были недовольны, так как голосовали за главного конкурента победителя — проект консорциума во главе с бюро Асифа Хана). В конце концов, если посмотреть с того самого «расстоянья», то в образе этого театра Татарстан предстает действительно как часть глобальной мировой культуры, а не местечковой, как могло бы быть, будь он, скажем, симпатичной постройкой с традиционными для Казани островерхими башнями и сплошь запечатанный характерными узорами.

Кааба и пустота

Еще больше задетых чувств и неоправданных ожиданий породил проект новой казанской Соборной мечети, разработанный московским бюро «Цимайло Ляшенко и Партнеры». Даже если опустить историю с конкурсом, где сначала выбрали двух победителей, потом попросили их переработать концепции, а после и вовсе про них как будто забыли, — вопросов к москвичам возникло с лихвой.

Во-первых, возведение мечети приурочено к 1100-летию принятия ислама в России, и первый камень уже был заложен в заранее выбранном месте. А тут приезжие москвичи мало того, что нарисовали «не мечеть, а котельную с трубой» (по словам одного из неравнодушных жителей), так еще и перенесли ее в удаленный от центра участок, где сейчас колония и вообще ничто не настраивает на общение с Всевышним. Где полумесяц? Где остальные минареты? Почему там? С каких точек это здание должно восприниматься? Волга обмелела и навигация почти отсутствует! И главное — где здесь исламская татарская идентичность?

Архитекторы, оказавшиеся «внешними» вдвойне (НЕ из Татарстана и НЕ мусульмане), надо сказать, действительно выступили смело: не нарушив формально ни одного канона, они намеренно избежали любых прямых цитат и умудрились перевернуть видение пространства мечети с ног на голову. А если точнее — снаружи внутрь. И во многом их логика трактовки локальной идентичности схожа с той, что была у консорциума во главе с Wowhaus, когда они проектировали театр. Только те, размышляя над формой здания, опирались на окружение, а эти — снова наоборот: сперва сами выбрали тот контекст, в котором их здание «работало» бы наиболее выигрышно. А именно — единственное место, где Волга делает поворот почти под прямым углом (кстати, чем не фиксация в архитектуре уникального, идентичного свойства?).

Впрочем, это далеко не единственная причина выбора. По словам Николая Ляшенко, для мечети очень важно пространство, пустота, отсутствие городского и градостроительного шума. С точки зрения архитекторов бюро, которые тщательно проанализировали городские территории — в том числе в разрезе ближайших перспектив, — новая локация в этом смысле подходит идеально: действительно много пространства и простора, колония прямо сейчас переезжает, и территория получает шанс на новую жизнь. Кроме того, парк, который планируется сделать в старом русле реки, можно было бы продлить и до мечети, организовав таким образом пешеходную связь с существующей городской тканью и Кремлем и заодно создав место для образовательной и культурной инфраструктуры, центрами которой исторически были мечети, дополнительный аттрактор для туристов и предпосылки для динамичного развития этой части города в целом.

Как справедливо отмечают специалисты, религиозные сооружения на момент своего строительства всегда опережали время и поражали воображение. Но размерами и масштабами сегодня никого не удивишь. Именно поэтому «Цимайло Ляшенко и Партнеры» сделали ставку на комплексное впечатление от самого объема и его взаимодействия с контекстом. И здесь достоинства расположения у большой воды сложно переоценить. Пароходы по Волге все таки по-прежнему ходят, и со стороны реки на мечеть должны открываться самые захватывающие виды. А минарет на воде, работая как физический и духовный ориентир («минарет» в переводе с арабского — «маяк»), композиционно оправдывает свое единственное число.  Плюс надо признать, что в современном мире этот элемент носит скорее декоративный характер, и мечети с одним минаретом встречаются не так уж редко (архитекторы «ЦЛП» уже пообещали добавить к «маяку» полумесяц, чтобы связь с исламской культурой была более четкой).

Что касается формы самого здания, то именно в ней кроется причина того, что многие не опознают его как мечеть. Хотя на самом деле черный куб — прямая отсылка к Каабе, главной мусульманской святыне. Причем оболочка сделана не сплошной, а с просветами: черные каменные блоки сдвигаются таким образом, чтобы можно было различить и внутреннее пространство. Внутри же опять-таки расположен ключевой элемент: подобно тому, как в театре Камала идентичные мотивы интегрированы в интерьер, хотя в вечернее время благодаря подсветке хорошо видны и снаружи, так и в Соборной мечети традиционный купол упакован внутрь куба, но прекрасно считывается с разных видовых точек. Эту двойственность архитекторы описывают как «сочетание светского и религиозного, открытого и в то же время сакрального». И именно она, по мнению авторов, описывает суть татарской культуры: внешняя скромная простота и сдержанность — и богатейший внутренний мир. Простой внешний куб — и внутренний купол с периметральной галереей. Сакральный молельный зал — и «светский» музей истории ислама в России по периметру. Базовая форма купола — и сложная складчастость сводов-мукарнасов с окулусом наверху.

«Ислам — самая молодая религия, в ней всегда было больше храбрости и новизны, — говорят архитекторы. — А чтобы привлекать новых последователей, неправильно использовать вторичные и привычные приемы». И в этом, безусловно, заключается на сегодня главный вызов для самоидентификации казанцев: согласиться ли с тем, что они достаточно сдержаны, чтобы не кичиться своей историей и культурой, а показывать ее деликатно, но глубоко? Смириться ли с отсутствием бросающейся в глаза богатой орнаменталистики в пользу наполненной смыслами пустоты? И хотя в республиканской повестке больше не стоит задачи укреплять татарскую идентичность — ибо все мы граждане России — и более того, «общероссийскую гражданскую идентичность» чиновники планируют ежегодно каким-то образом замерять (очевидно, все же не в минаретах), — сами жители Татарстана и Казани в частности, очевидно, к этому не готовы. И судя по всему, на тему татарской идентичности нам всем предстоит еще не одна дискуссия. И чем чаще архитектурные проекты будут их провоцировать, тем быстрее наступит понимание, куда все-таки двигаться.