Устойчивые выражения. Интервью со Стефано Боэри

Главные архитектурные события весны 2019 года — XXII Миланская триеннале и 6-й форум LafargeHolcim по устойчивому строительству — оказались на удивление тематически близки, будто части одного глобального плана — спасти человечество. Или, по другой версии, — спасти все остальное. По этому поводу мы пригласили в жюри ПР90 президента Триеннале Стефано Боэри — адепта слияния природной и урбанизированной среды, — и поговорили с ним об устойчивости, ни разу это слово не употребив.

Стефано Боэри

Итальянский архитектор

деятельность: Основатель студии Stefano Boeri Architetti, прославившийся на весь мир зданиями с интегрированным в них «вертикальным лесом» (Bosco Verticale). Президент Triennale di Milano. Член жюри ПР90

Проект Россия: Как вам пришла в голову идея вертикального леса?

Стефано Боэри: Точную дату я, конечно, уже не помню. Но мысль об объединении архитектуры и живой природы, кажется, была со мной всегда, — например, на меня очень повлияла проза Итало Кальвино и его «Незримые города». С моим родным Миланом связана и история великого Хундертвассера, который в 1973 году принял участие в Триеннале искусства и дизайна. Годом раньше он выпустил манифест «Дерево-жилец»: «В наших городах мы задыхаемся из-за грязного воздуха и недостатка кислорода, — писал он почти 50 лет назад. — Растительность, которая позволяет нам жить, систематически разрушается. Наше существование бесчеловечно. Мы гуляем вдоль фасадов серых и стерильных домов и не понимаем, что обрекли себя на жизнь в тюремных камерах. В городе нужно снова обрести возможность дышать воздухом леса!» А в рамках Триеннале он выставил 15 «деревьев-жильцов» в окнах домов на Виа Манцони, пояснив, что они будут «платить арендную плату кислородом, снижением уровня пыли, уменьшением шума, уничтожением ядовитых веществ и очисткой дождевой воды, принося в наши дома истинное счастье».

Другой художник, Йозеф Бойс, в рамках выставки Documenta предложил высадить в городе Касселе 7000 дубов, причем на каждый дуб приходился кусок базальта из кучи камней, выложенных на площади перед музеем Фридерицианум, и предполагалось, что с каждым посаженным дубом один из камней будет исчезать. Проект навсегда изменил Кассель и ощущение от этого города, а один такой дуб Йозеф посадил на той самой площади. Так или иначе, я был одержим идеей сделать архитектуру пригодной для обитания деревьев. Пока, наконец, в 2007 году мне не представился реальный шанс обсудить эту идею с двумя девелоперами, которые собирались построить в центре Милана два жилых высотных здания. Я спросил — а как вы относитесь к идее инкорпорировать в фасад живые растения? Они ответили: только если ты в состоянии ответить на все связанные с этим вопросы вроде того, как разместить эти растения на фасаде, как их поливать, как сделать их устойчивыми к погодным условиям и т. д. Мы проделали колоссальную работу вместе с инженерами, ответили на все вопросы — и мне сказали: хорошо, давай сделаем это!

ПР: Насколько я знаю, миланские проекты дали старт целой волне заказов на вертикальные леса со всего мира. Расскажите, над какими проектами и где вы работаете сейчас? После реального опыта в Милане — внесли ли в общую концепцию какие-то новые идеи или улучшения?

СБ: Конечно, первые небоскребы были экспериментом, который многому нас научил, и мы все еще продолжаем учиться. В настоящее время время мы делаем ряд проектов в Китае, в частности, в городе Нанкине, — это будет наш первый вертикальный лес, построенный в Азии: две башни, 800 деревьев 27 разных видов и 2500 растений и кустарников, которые будут производить 16,5 тонн кислорода в год и поглощать 18 тонн углекислого газа. Одна из башен высотой 200 метров — это преимущественно офисы, а вторая, пониже (108 м), будет отелем сети Hyatt с бассейном на крыше.

Еще один жилой 21-этажный дом строится в Тиране, Албания, и с учетом благоприятного климата среди высаженных на нем 145 деревьев и 3200 кустарников будет много цветущих желтыми и фиолетовыми цветами, а также ароматных трав, таких как мирт и розмарин. Получится уже не просто лес, а сад. Причем для Тираны это будет только начало: согласно мастер-плану, до 2030 года здесь должно появиться еще несколько вертикальных лесов.

В Голландии мы тоже строим наши башни: в Утрехте это будет небоскреб с апартаментами и офисами, а в Эйндховене — социальное жилье.

Ну и наконец начинает появляться правильный запрос в самых оживленных и загрязненных мегаполисах мира, там, где вертикальные леса нужнее всего: мы делаем большой проект в новой столице Египта, четыре башни в Дели и целый город на 100 тысяч человек в районе мексиканского Канкуна, который будет состоять исключительно из домов с деревьями, интегрированными в фасад.

ПР: Чем эти проекты, помимо типологии, отличаются между собой? Как вы учитываете местные особенности?

СБ: Поскольку главные пользователи наших зданий — это растения, первое, что мы изучаем, приступая к проекту, — это климатические условия. Второе — подбираем растения таким образом, чтобы поддержать и обогатить свойственное данной местности биоразнообразие. И третий шаг — разработка фасада, который бы отражал локальные архитектурные традиции. Вот почему наши проекты на юге Китая не похожи на проекты на его севере: каждый раз мы начинаем заново.

ПР: Над каким из них работать было интереснее всего?

СБ: Выбрать очень трудно, почти невозможно, но мне очень нравится проект Trudo Vertical Forest в Эйндховене — тем, что это будет первое построенное с вертикальным лесом социальное жилье. Для нас это отдельный большой вызов: сделать наш вертикальный лес доступным и недорогим. Также очень важен проект Foret Blanche в пригороде Парижа: 100 деревьев и 400 кустарников, покрывающих поверхность, эквивалентную гектару обычного горизонтального леса, будут интегрированы в башню высотой 54 метра, сделанную целиком и полностью из деревянных конструкций — до этого мы имели дело только с бетоном. Хотя в действительности для вертикального леса неважно, строится ли дом из бетона или дерева; в плане выбора формы он тоже, как ни странно, не слишком ограничивает — мы сейчас как раз исследуем эти новые возможности, и, надеюсь, в скором будущем появится шанс их продемонстрировать.

ПР: Вы упомянули, что делаете проект в Египте — в пустынном климате, где растения по определению растут плохо. Неужели вертикальные леса возможно выращивать и там?

СБ: Здесь все очень просто: растения растут везде. Главное — чтобы им хватало воды. Благодаря Нилу в Египте огромное количество зеленых и хорошо орошаемых сельскохозяйственных земель. В центре Африки сейчас идет проект по строительству гигантской стены из живой зелени, которая протянется с востока на запад. Так что дело не столько в климате, сколько в воде. Мы разработали особую технологию полива для наших лесов, которая устроена довольно хитроумно, но при этом не дорога в обслуживании. Она включает систему сенсоров, которые контролируют уровень влажности в грунте и общее «самочувствие» растений, и благодаря ей мы можем гарантировать, что вырастим вертикальный лес везде.

ПР: Так сколько воды потребляют ваши комплексы?

СБ: Немного. Смысл управления водными ресурсами в том, чтобы их грамотно использовать повторно. Мы собираем росу, собираем дождевую воду, очищаем и используем так называемую техническую воду. А в районах рядом с морем мы ведем проекты вместе с компанией Transsolar, которая достигла больших успехов в опреснении.

ПР: А возможно ли интегрировать вертикальные леса в уже существующие здания? Или это должно быть непременно новое строительство?

СБ: Конечно, это может быть и реконструкция: к зданию пристраивается дополнительный внешний фасад с растениями, и за счет этого, кстати, можно еще и увеличить площади апартаментов. Как сделало бюро Lacaton & Vassal в Бордо: пристроили дополнительные объемы к многоэтажному социальному жилью. Правда, они не использовали растения, но сама технология могла бы быть той же. А вообще для существующих зданий я бы предложил стратегию озеленения крыш: это гораздо проще и дешевле.

ПР: Над каким из них работать было интереснее всего?

СБ: Выбрать очень трудно, почти невозможно, но мне очень нравится проект Trudo Vertical Forest в Эйндховене — тем, что это будет первое построенное с вертикальным лесом социальное жилье. Для нас это отдельный большой вызов: сделать наш вертикальный лес доступным и недорогим. Также очень важен проект Foret Blanche в пригороде Парижа: 100 деревьев и 400 кустарников, покрывающих поверхность, эквивалентную гектару обычного горизонтального леса, будут интегрированы в башню высотой 54 метра, сделанную целиком и полностью из деревянных конструкций — до этого мы имели дело только с бетоном. Хотя в действительности для вертикального леса неважно, строится ли дом из бетона или дерева; в плане выбора формы он тоже, как ни странно, не слишком ограничивает — мы сейчас как раз исследуем эти новые возможности, и, надеюсь, в скором будущем появится шанс их продемонстрировать.

ПР: Вы упомянули, что делаете проект в Египте — в пустынном климате, где растения по определению растут плохо. Неужели вертикальные леса возможно выращивать и там?

СБ: Здесь все очень просто: растения растут везде. Главное — чтобы им хватало воды. Благодаря Нилу в Египте огромное количество зеленых и хорошо орошаемых сельскохозяйственных земель. В центре Африки сейчас идет проект по строительству гигантской стены из живой зелени, которая протянется с востока на запад. Так что дело не столько в климате, сколько в воде. Мы разработали особую технологию полива для наших лесов, которая устроена довольно хитроумно, но при этом не дорога в обслуживании. Она включает систему сенсоров, которые контролируют уровень влажности в грунте и общее «самочувствие» растений, и благодаря ей мы можем гарантировать, что вырастим вертикальный лес везде.

ПР: Так сколько воды потребляют ваши комплексы?

СБ: Немного. Смысл управления водными ресурсами в том, чтобы их грамотно использовать повторно. Мы собираем росу, собираем дождевую воду, очищаем и используем так называемую техническую воду. А в районах рядом с морем мы ведем проекты вместе с компанией Transsolar, которая достигла больших успехов в опреснении.

ПР: А возможно ли интегрировать вертикальные леса в уже существующие здания? Или это должно быть непременно новое строительство?

СБ: Конечно, это может быть и реконструкция: к зданию пристраивается дополнительный внешний фасад с растениями, и за счет этого, кстати, можно еще и увеличить площади апартаментов. Как сделало бюро Lacaton & Vassal в Бордо: пристроили дополнительные объемы к многоэтажному социальному жилью. Правда, они не использовали растения, но сама технология могла бы быть той же. А вообще для существующих зданий я бы предложил стратегию озеленения крыш: это гораздо проще и дешевле.

ПР: Недавно вы стали президентом Triennale di Milano, и XXII выставка, которая открылась весной 2019 года, проходила под девизом Broken Nature («Сломанная природа») и была посвящена проблемам взаимодействия человека и его окружения. Это тоже в некотором роде продолжение и развитие ваших идей об интеграции условно живой и неживой природы?

СБ: Безусловно, причем развитие в гораздо более широком смысле. Когда-то Петер Хафф ввел понятие «техносфера», описывая широкое распространение технологических и цифровых сетей, характеризующее прогрессирующее антропогенное овладение Землей. Причем речь не только об урбанизации (города, несмотря ни на что, занимают не более 3% от площади земной поверхности), но о распространяющейся инфраструктурной колонизации: со всеми этими дронами и спутниками фактически круглосуточно за всем, что происходит на планете, осуществляется визуальный контроль. 

Так вот, в век техносферы мы вместе с куратором Паолой Антонелли и ее командой решили исследовать границы самого понятия «природа», как мы его видим сегодня, и место, которое оно продолжает занимать. Изучить сам феномен того, что человек упорно разделяет мир «натуральный» и «антропогенный», выносит природу за скобки городских стен. Сказать по правде, именно существование техносферы — это то, что всерьез бросает вызов этой идее противопоставления «пространства природы» пространству, населенному и освоенному человеком. В оптимистичном сценарии развития «натуральное» станет частью города, частью человеческой культуры всеядного потребления, частью нас самих. И в этом случае все разговоры об изменении климата и ответственности, которую мы за него несем, предстают совершенно в новом свете.

ПР: То есть речь о том, чтобы человек перестал наконец обосабливаться и осознал себя частью одной большой системы под названием «природа», которая, не в последнюю очередь благодаря его стараниям, оказалась «сломанной»? И «чинить» ее надо теперь, исходя из этой парадигмы?

СБ: Конечно! Наша выставка предлагает задуматься над тем, какие у нас есть возможности для восстановления взаимоотношений между человеком и природой, а также для принятия того факта, что собственно природа — единственно возможный фундамент нашего будущего.

ПР: Какие работы, на ваш взгляд, наиболее наглядно отразили эти идеи?

СБ: В рамках XXII Триеннале мы впервые вручили награды лучшим национальным экспозициям, и в качестве символа этой награды выбрали пчелу — как всемирно признанный образ биоразнообразия и природной стабильности. И я очень рад, что «Восковая пчела» досталась российской экспозиции «Время реки», которую курировал Юрий Григорян: на ней представлены прошлое, настоящее и будущее Москвы-реки и, главное, та символичная роль, которую река играет в жизни города. Через элегантно поданный таймлайн в виде обрамленных «виньеток», дизайнеры сплели многослойный нарратив о реке, которая дает новую жизнь окружению и перерождается сама. Жюри было особенно впечатлено тем, как рассказ о будущем и прошлом провоцирует к действию в настоящем.

«Золотую пчелу» получила Австралия с экспозицией Theatre of Alienated Land («Театр отчужденной земли») — изобретательной визуализацией двухлетних исследований Большого Барьерного рифа и процесса изменения цвета кораллов.

Наконец, «Черная пчела» досталась Австрии и ее проекту Circular Flows: The Toilet Renovation («Циркулярные потоки. Реновация туалета») — результату взаимодействия дизайн-группы EOOS и швейцарского Института исследований воды Eawag.

ПР: Подзаголовок выставки — «Выживание человечества дизайн берет на себя». Почему мир спасет именно дизайн?

СБ: Об этом очень хорошо написала во вступительной статье к выставке куратор Паола Антонелли. «Правильное мышление может быть легко переведено в правильное действие. Очевидно, что если даже дизайнеры в одиночку и не смогут решить всех проблем, они смогут стать той искрой, из которой возгорятся значительные перемены в нашем поведении. Именно дизайнеры и художники через свои произведения и концепты способны сформулировать те неотложные политические вопросы, во введении которых в публичный дискурс нельзя полагаться исключительно на обычные способы. Что касается окружающей среды и всех сопряженных с ней областей, то даже когда инициатива идет от государства и властей, принятые ими реформы продвигают в жизнь как раз архитекторы, дизайнеры, ученые и активисты. Сломанная природа — возможность, которую мы предоставили дизайн-сообществам, чтобы организовать наглядное и публичное обсуждение вопросов наивысшей срочности и важности. А это, в свою очередь, спровоцирует последовать их примеру отдельные институции и индивидуумов. Дизайн по природе своей всегда был человекоориентированным, антропоцентричным — но должен перестать быть таковым. И не только скорректировать курс человечества на саморазрушение, но и возродить гармонию в наших взаимоотношениях со всем нашим окружением, включая всех прочих живых существ. Даже тем, кто верит в то, что в далеком (или не очень) будущем человечество вымрет, дизайн может показать, как сделать это максимально изящно. В конце концов, это наш единственный шанс на выживание — спланировать свой красивый уход».

Подготовила Юлия Шишалова