Вольф дПрикс: «Архитекторы разучились думать о будущем»
Один из самых ярких и влиятельных архитекторов современности — о своем многомерном подходе, истинной свободе, подлинной социальной ответственности, страхах, преследующих молодое поколение, собственных предпочтениях и, конечно, новых проектах, которые должны появиться в России. Специально для ПР98.
Архитектор, сооснователь студии Coop Himmelb(l)au
деятельность: Их здания еще до завершения строительства становятся достопримечательностями международного масштаба. Деконструктивистская идеология, которую исповедует студия (и в некотором роде Вольф Прикс стал одним из ее отцов-основателей) сообщает архитектуре CHBL необычайно смелую экспрессию и эмоциональность. И вот наконец постройки бюро должны появиться и в России: в Кемерове, Севастополе, Санкт-Петербурге и — быть может — даже в Казани.Проект Россия: Компания Coop Himmelb(l)au была образована больше 50 лет назад, в 1968 году, у вас богатейшая история. Как за это время менялись ваши философия и подходы?
Вольф дПрикс: Философию мы не меняли — только расширяли. Мы трактуем архитектуру как трехмерный язык коммуникации, поэтому всегда работаем с физическими моделями — не с компьютерными, а именно с физическими, когда концептуальный эскиз разворачивается в трех плоскостях. Мы следуем теории открытого общества и методу проб и ошибок1. Это важно, поскольку в основе нашего метода — те же процессы, что движут эволюцией в природе. Например, у динозавров появились перья вместо шкуры именно еще до того, как они подумали о полете; а потом оказалось, что благодаря перьям они смогут летать. Это очень близко теории деконструктивизма: он учитывает не только рациональные и функциональные вещи, но и эмоциональные и подсознательные. И этому эмоционально-бессознательному мы просто позволяем течь сквозь пальцы и проливаться на эскиз, а затем в модель — так рождается архитектурный проект. Мы используем для того, что мы делаем, слово «гештальт» — это синтез формы и содержания, эмоционально организованное целое.
А вот что за полвека изменилось, так это то, что теперь мы можем использовать для симуляции творческого процесса AI — artificial intelligence, искусственный интеллект (хотя мы его зовем «архитектурным интеллектом»). Как и природа, мы постепенно эволюционируем. Большинство архитекторов этого боятся, но мы считаем, что именно таков самый мощный прием создания архитектурного шедевра, который придает зданию сильнейший эмоциональный заряд.
ПР: Но ведь сейчас во всем архитектурном мире эмоция № 1 — это социальная ответственность. Кажется, будто все разом забыли о формообразовании и готовы довольствоваться обычной коробкой — лишь бы она отвечала потребностям общества. Как вы относитесь к этому тренду? Какую роль социальные процессы играют в ваших проектах?
ВП: Вообще-то мы всегда думали об обществе и социальном контексте — в этом для нас нет ничего нового, как и в заботе о климате, которую сегодня тоже вывешивают на флаг: все наши здания используют на 30 % меньше энергии, чем того требуют нормативы. Проблема в другом: говоря о социальной ответственности, сегодняшние архитекторы на самом деле боятся брать на себя ответственность за последствия своей деятельности. Они говорят: важно не строить, а моделировать социальные процессы. Так может надо было выбирать другую профессию? Мы в отличие от них не боимся: наше мастерство заключается в умении проектировать как раз физическую трехмерную среду зданий и целых городов. И точно знаем, что здание не может быть просто коробкой, потому что коробки не способствуют развитию жизни.
ПР: Даже Фрэнк Гери вовсю строит жилье — почему у вас его так мало?
ВП: На самом деле у нас много жилых проектов, особенно в Вене: SEG Apartment Tower (1998), SEG Apartment Block Remise (2000), Gasometer B (2001), Schlachthausgasse (2005), Liesing Brewery (2011), а буквально недавно закончили жилую BelView Tower.
ПР: Какие, на ваш взгляд, за последние 10 лет появились выдающиеся здания?
ВП: Конечно, все наши. И всех наших друзей: Фрэнка Гери, Тома Мейна, Эрика Мосса и Стивена Холла.
ПР: Среди ваших работ очень много зрелищной архитектуры. Что как вам кажется главное, что нужно не упустить, когда проектируешь музей, театр или концертный зал? Отличается ли для вас принципиально проект музея в Германии или в Китае?
ВП: Во-первых, музеи для нас — не зрелищная архитектура. Это архитектура для передачи идей и знаний. И когда мы говорим «устойчивость», мы имеем ввиду не только экологические и экономические аспекты, как это делают все остальные, но и социально-культурный. Он самый важый. Кого волнуют первые два спустя 20 лет, кого волнует форма? Важно только содержание, которое транслирует здание, и именно об этом мы должны думать.
Во-вторых, я знаю, что все очень любят говорить о национальной идентичности, но если бы мы начали строить в китайском стиле, то зачем китайцам было бы нас нанимать? Я мыслю глобально, и мои заказчики тоже.
ПР: В прошлом году вы выиграли конкурс на ледовую «СКА арену» в Санкт-Петербурге на месте снесенного стадиона СКК. Как вы думаете, почему вы победили2?
ВП: Возможно, как раз потому, что при создании проекта мы думали о русской авангардной архитектуре и в частности Владимире Татлине и Эль Лисицком. Когда я был студентом, Татлин был для меня в принципе ролевой моделью архитектора. В данном случае мы взяли его формальный язык и интерпретировали его в своей экспрессивной манере.
ПР: Известно, что петербургская общественность очень часто воспринимает современную архитектуру в штыки, и любые проекты развития — будь то вокруг Лахта-центра или нового футбольного стадиона — вызывают массу споров. Что вы об этом думаете? Какая современная архитектура была бы в Петербурге уместна?
ВП: Каждое состоятельное поколение создает свой архитектурный язык. В этом смысле современная архитектура важна в неменьшей степени, чем историческая. Это означает, что мы не должны в первую очередь думать об окружении. Я очень скептически отношусь к идее сохранять или реконструировать все исторические здания. И создавая что-то сегодня, мы не можем думать, как архитекторы Возрождения. Хотя я очень уважаю, например, архитектуру барокко, которой так много в Вене. Но мы должны жить сегодняшним днем.
К сожалению, на венецианской архитектурной биеннале в этом году я отчетливо увидел, что архитекторы думать о будущем разучились. Экономия и экология очень важны, но нельзя на них зацикливаться. Наша задача — создавать трехмерные пространства. А на биеннале был сплошной «секс по телефону». Посмотрите на павильон Германии: они покрасили его в белый цвет и наклеили QR-коды — вряд ли стоило куда-то ехать ради такого банального ответа на кураторский вопрос «Как мы будем жить вместе?». Кстати, когда я приехал на биеннале и увидел полицейских с автоматами, которые неотступно контролировали все и вся, я подумал: вот и ответ. Одним словом, худшая биеннале, которую я видел. Я бы назвал ее «Конец архитектуры».
ПР: А что вы думаете о сегодняшней российской архитектуре? Каков ваш опыт работы с нами?
ВП: Я бы сказал, ваши архитекторы прикладывают все усилия, чтобы совершить этот прорывной шаг в новый мир. Что касается нашего опыта, то в 2019 году мы сделали конкурсный проект культурного центра в Москве для Сбербанка, но тогда он никуда не пошел. Зато сейчас строим сразу два — в Кемерове и Севастополе. В Кемерове из сложности программы (театр, опера, выставочные и событийные пространства) родилась и эта сложность формы — новая культурная и архитектурная достопримечательность. Структура здания напоминает кристаллические решетки углерода и связывает его с местной спецификой (добыча угля — важный промысел для Кемерова). А главной эмоцией, породившей текучий «гештальт» проекта, стала, конечно же, музыка.
В Севастополе новый центр совсем другой. Он будет располагаться на очень живописном участке недалеко от известного 40-метрового монумента моряку и солдату, и сам по себе будет напоминать то ли чайку, то ли корабль, — на наш взгляд, у гештальта Севастопольского культурного комплекса будет очень много интерпретаций.
Кроме того, мы подали заявку на участие в конкурсе на новый театр Камала в Казани. Театр для архитектора — это всегда особая задача, ведь по сути нужно спроектировать машину для генерации иллюзий, которая бы на те часы, что длится опера или балет, переносила вас в параллельный мир (при этом комфортный). Так что создание театров, музеев и любых культурных центров всегда нас привлекает.
ПР: Какой у вас у самого любимый культурный центр?
ВП: Одна из наших лучших работ — музей в китайском Шеньжене, MOCAPE (Museum of Contemporary Art & Planning Exhibition). Там есть отсылки не только к другим моим студенческим кумирам: Боромини и Пиранези. Хорош и наш музей в Лионе (Musée de Confluences).
ПР: А какой любимый вид спорта?
ВП: Однозначно футбол. В юности я сам играл за вратаря — и моим кумиром, кстати, был советский футболист Лев Яшин: в 1956 году, когда мне было 14, советская сборная как раз победила в Олимпийских играх.
ПР: Кем вы себя чувствуете в первую очередь — архитектором, городским планировщиком или художником?
ВП: Художник во мне определенно есть: я особенно тяготею к скульптуре и люблю экспериментировать с формами (и, кстати, скульптуры для ледовой арены придумал сам). Но в целом, если вы хотите быть архитектором — то должны быть и тем, и другим, и третьим одновременно. Архитектура — это и контент, и форма, и технология, и некий мета-уровень, который выводит ее далеко за рамки функционализма или инструмента для зарабатывания денег (каким ее считают некоторые девелоперы). Исключишь хоть одно — и получится нынешняя венецианская биеннале. Банальное здание, но не архитектура.
ПР: А если бы вы были куратором биеннале — какую тему бы заявили?
ВП: Что-нибудь вроде «Гештальт следующего шага». Или «Назад к архитектуре». Ведь архитектура по своей природе оптимистична, и мне больно видеть, насколько молодые архитекторы негативно настроены в отношении нашего будущего. На моей выставке всего этого не было бы. Но меня курировать биеннале никогда и не позовут — именно потому, что побоятся моего призыва вернуться к архитектуре. Кроме того, я архитектор, а не куратор. Но знаю одно: в течение ближайших 5-10 лет все теоретики, исследователи и технические специалисты должны быть отлучены от преподавания в архитектурных школах и вузах. Молодых архитекторов нужно прежде всего научить архитектурным трехмерным подходам к решению проблем наших городов и окружающей среды, а не забивать им голову лишней ерундой. Это единственное, в чем архитектор должен быть экспертом, а вовсе не в экономике, изменении климата или устройстве наших мозгов. Для всего этого есть настоящие эксперты, которых мы, в свою очередь, активно привлекаем — например, для одного из проектов разрабатываем новый материал. Но не сами, а в коллаборации с учеными. Они мыслят в плоскости — а мы переводим их идеи в трехмерное пространство. И даже четырехмерное: в измерении под названием «Время» я тоже эксперт.
ПР: С 1968 года, когда вы с коллегами основали Coop Himmelb(l)au, утекло много воды, мир изменился, люди тоже. Но какое изменение, с вашей точки зрения, оказалось самым принципиальным для архитектуры и вас лично?
ВП: Не изменения, а их отсутствие. Мы все еще мыслим очень консервативно — даже в большей степени, чем вы можете себе представить. И молодежь думает не о будущем, а о прошлом. Между тем, жить — это двигаться вперед, стояние на месте равносильно смерти. В 1960-е мы верили в свободу делать то, что нравится, и развиваться так, как мы хотим. Мы и сегодня продолжаем верить. А вот у большинства все ровно наоборот. Но я надеюсь, рано или поздно сегодняшние архитекторы перестанут рассказывать очевидные вещи про изменение климата и фантазировать на тему, как мы все умрем, и придут к пониманию, что мы действительно способны менять будущее в лучшую сторону и применять это понимание на практике. Не говорить про глобальное потепление, а проектировать дома с учетом того, что через 10 лет они будут прогреваться сильнее, и думать об этом уже сейчас. Такой вот простой совет на будущее: разворачивайте дома окнами на север и красьте их в белый.
1 — Речь идет об идеях Карла Поппера (1902–1994), согласно которым члены открытого общества принимают решения, опираясь на собственный интеллект и критическое мышление, а научная мысль развивается методом проб и ошибок.
2 — В конкурсе, помимо Coop Himmelb(l)au, также принимали участие Asymptote Architecture, M.A.R.K. Architect Seppo Mäntylä и «Земцов, Кондиайн и партнеры».
.JPG)