Юрий Григорян – архитектор, руководитель бюро «Проект Меганом»

Юрий Григорян: «Ты, бессильный, стоишь, а тебя окружают вампиры с дрекольем»

Интервью из ПР65 (2012) о воссоздании памятников и о том, как относится к наследию.«Если отталкиваться только от качества архитектуры, то можно договориться и до того, что в России никаких памятников собственно архитектуры почти нет и здесь нечего сохранять, кроме Владимиро-Суздальской школы. Но памятник архитектуры, как известно, ценен не только и не столько собственно архитектурой».

ПРОЕКТ РОССИЯ: В портфолио вашего бюро есть особняк в Молочном переулке, который полностью копирует снесенный дом Попкова. В чем смысл возводить новодел на месте разрушенного памятника – не честнее ли построить что-то принципиально новое?

Юрий Григорян: Отвечая на этот вопрос, хочу отметить, что этого дома нет в портфолио «Меганома», и в первую очередь из-за сомнительной истории с разборкой деревянного памятника. Это был чрезвычайно сложный проект, с очень непростой историей. Начинали работать над проектом и принимали все решения действительно мы вместе, его реализацией потом более самостоятельно занимался Павел Иванчиков, мой давний друг и, к сожалению, уже бывший партнер. Я с себя ответственности за то, что произошло, не снимаю.

Все началось с того, что город продал деревянный памятник архитектуры девелоперу Борису Кузинцу под реконструкцию с увеличением площади. Стоимость этой сделки была посчитана с учетом данного увеличения. Дело было при Лужкове.

Судьбу этого объекта предопределило несколько факторов. Позади дома мы строили Борису виллу, и он очень не хотел, чтобы у него под окнами появился пример архитектуры в лужковском стиле. Кузинцу поступали предложения продать дом Попкова, и делали их люди, которые могли (или говорили, что могли) легко получить разрешение на снос и строительство четырехэтажного здания. Второй фактор – предложение Экспертно-консультативного общественного совета (ЭКОС) заменить материал несущих стен с дерева на кирпич. Дом ведь был только в конструкции деревянный, а снаружи оштукатурен и имитировал каменную архитектуру. Обследование микологов показало, что дом необходимо разобрать и конструкции заменить. Это уже было первым шагом в сторону от сохранения. А потом в какой-то момент пожарные заявили, что жилой дом с деревянными конструкциями в центре города нарушает нормы пожарной безопасности. Охрана памятников не стала защищать перед пожарными сохранение конструкций, и было получено разрешение на разборку. После слов на ЭКОСе про возможную замену материалов и согласования этого решения в охране памятников построить уже можно было только новодел. Так во сне бывает: ты, бессильный, стоишь, а тебя окружают вампиры с дрекольем.

С самого начала мы очень хотели сделать реставрацию по науке и пытались настоять на своем. Видимо, проблема заключалась в том, что мы погрузились в это строительство в 2000 году фактически с опытом, равным институтскому. Если б я знал, во что это может развиться, хватило бы ума отказаться в самом начале. Но тогда с вероятностью 90% на этом месте стоял бы четырехэтажный дом в «московском» стиле. Мы полагали, что у тех людей, которые приходили к Борису его покупать, в охране памятников было все замазано.

ПР Но если посмотреть, скажем так, более прагматично: вот стоит деревянная развалюха, архитектура, в принципе, так себе, ну и почему ее не снести?

ЮГ Так у нас вся архитектура так себе. Если поднять планку и начать сравнивать и оценивать собственно качество архитектуры, то можно прийти к выводу, что в Москве нет вообще ни одного красивого ампирного особняка. Поэтому если отталкиваться только от качества архитектуры, то можно договориться и до того, что в России никаких памятников собственно архитектуры почти нет и здесь нечего сохранять, кроме Владимиро-Суздальской школы. Но памятник архитектуры, как известно, ценен не только и не столько собственно архитектурой. И мне кажется, что, наоборот, передний фронт обороны – это как раз такие маленькие особнячки, как дом Попкова, или памятники конструктивизма, рабочие поселки. Как объяснить окружающим, что к подобным объектам нельзя подходить с точки зрения прочности материалов? Вообще, все, что построено при советской власти и во многом до нее, не обладает какой-то особенной прочностью. Обладают ею лишь редкие здания старого времени – а многие знаменитые белокаменные памятники трескались, как скорлупа, не только из-за плохих фундаментов, но и из-за плохого ухода. Нельзя сказать, что тут умеют хорошо стр ить и потом бережно относятся к зданиям. Но есть примеры и радикального сохранения. Например, флигель «Руина» в МУАРе, который открыл для нас Давид Саркисян. Поначалу немногие понимали красоту этих, будто венецианских, развалин. Ведь у нас все следуют странному закону, который гласит, что после реставрации памятник должен быть как новенький. На том пресловутом Молочном, 5 я часто общался с реставраторами, и все они заявляли, что русская школа реставрации в основном носит «воссоздательный» характер. Понятно – много войн, советские разрушения. Поэтому реставраторы смело домысливают, придумывают недостающее.

После этого случая с Молочным мы вообще не имеем дела с памятниками архитектуры. Все истории с памятниками и просто старыми зданиями, которые я вижу вокруг, – это полный ужас, они все после реставрации выглядят новоделами. Для того чтобы выполнить проект приспособления, надо быть каким-то невероятно тонким умницей, который может, например, инженерное оборудование незаметно зашить в полы и стены. Это огромная работа, и это очень дорого. Поэтому многие памятники вот так и стоят, постепенно разрушаясь, – дом Наркомфина например. Что надо было делать, если бы не было этой коррупции в охране памятников? Мы с друзьями это давно еще обсуждали. Возможно, надо было в начале бума 1995– 1996 годов территорию внутри Садового кольца законсервировать. Пусть бы 5% территории города стало памятником. Или просто надо было сделать перечень всех зданий, построенных до революции, и объявить их памятниками.

ПР А что, город не должен развиваться?

ЮГ Нет. Мой ответ – так развиваться не должен.

читать на тему: