Юрий Григорян: «В проекте развития ГМИИ им. Пушкина мы видим свою роль скорее как модератора»

Перечитываем интервью 4-летней давности, в котором руководитель бюро «Меганом» рассказывает о проекте глубокой — во всех смысла слова — реконструкции главного здания Пушкинского музея в Москве и собирания в единый музейный городок отдельных галерей, входящих его в состав. А о том, что происходит с музейным комплексом сегодня, можно будет прочитать в готовящемся к выходу в августе ПР93/94 с темой «РЕ».

Проект Россия: Каковы ключевые концептуальные положения конкурсного проекта создания музейного городка ГМИИ им. Пушкина? Со времени конкурса прошло несколько лет. Все в силе?

Юрий Григорян Мы начинали свой проект с рассуждения о том, что такое сегодня музей — храм или живое место. Настоящий храм уже есть — это главное здание музея построенное по проекту архитектора Клейна. Поэтому мы посчитали, что все остальное — музейный парк, или городок, как его называл Цветаев, должно быть живым местом, где люди будут с удовольствием проводить время. В этом мы в конце концов совпали с тем, что думает о проекте директор музея Марина Лошак.

Другим важным моментом было отношение к сохранению. Неудача реализации предыдущего проекта отчасти состояла в том, что он предусматривал снос здания двух флигелей Дома графики, сросшихся в единый объем. Но музей ведь не девелопер. Музею, как, впрочем, и девелоперу, вовсе не обязательно сносить то, что, возможно, хочется снести, чтобы построить потом на этом месте макет подлинного здания. Это стало второй частью нашей концепции: проект надо делать с учетом максимального сохранения того, что поддается сохранению. В результате двух этих идей мы пришли к концепции ризосферы — так мы назвали саму землю, территорию, на которой располагается музейный комплекс. Ее ценность не была осмыслена, до сих пор музей развивался пообъектно — Дом графики, Галерея старых мастеров и другие здания рассматривались по отдельности. А на территорию, которая, к слову, очень большая — доходит почти до Боровицкой площади, — никто внимания не обращал. Мы специально взяли слово не из архитектурного словаря, а из биологического. Ризосфера — это богатый микроорганизмами и бактериями участок почвы, прилегающий непосредственно к корням растений, сфера культуры. Территория городка обладает потенциа лом и привлекательностью именно благодаря тому, что в ее центре находится Музей изобразительных искусств и другие крупные галереи. Это все памятники, которые надо сохранять или бережно приспосабливать, а территорию можно и нужно развивать. Что касается важнейшей части проекта — создания «подземного города», то оно не было нашим изобретением. Это было заложено предыдущим проектом развития. В этом отношении мы видим свою роль скорее как модераторскую. Когда конкурс начинался, мы обсуждали с Мариной Лошак и другими участниками — Сергеем Скуратовым и Владимиром Плоткиным, — что победитель может стать на время реализации проекта главным архитектором ГМИИ, чтобы иметь статус и полномочия в работе.

Я считаю важным отметить, что этот проект по своим масштабам не имеет в мире прецедента, хотя все музеи растут, получают новые здания, подземные этажи, хранилища. Вообще, есть разные стратегии развития. Одна состоит в децентрализации. Так делают иногда в Европе, где у музеев чуть больше власти над кураторами, как отсюда кажется. Лувр, например, открыл филиал в Лансе, Louvre Lens. Таким образом музей не развивается в центре, а наоборот, распространяется вовне. Так делают многие музейные институции в мире: арендуют хранилища, возят экспонаты, кураторы ездят туда на работу — и это не считается чем-то ужасным или неудобным. По этому поводу Григорий Ревзин когда-то написал статью «Склад культуры», в которой он высказался против планов строительства хранилищ вблизи главных зданий. И тем не менее Пушкинский в итоге пришел к реализации именно второй стратегии — развиваться в центре и зарываться очень глубоко в землю, под всеми памятниками. Так был заложен основной вектор развития: музей захватывает здания вокруг себя, четыре главных музея связываются подземным каркасом, а главное здание становится своеобразным хабом, центральной станцией. Повторюсь, этот проект не имеет аналогов — нигде нельзя подсмотреть, как управлять таким гигантским комплексом. Музей сам себе бросил вызов. Недавно была проведена инвентаризация общей концепции, окончательно подсчитано, сколько будет выставочных площадей, сколько потребуется ресторанов и другой сервисной инфраструктуры для обслуживания потенциальных посетителей и т. п. Но вопрос, как всем этим эффективно управлять, все равно остается вызовом. Возможно, будущие поколения, которые все это унаследуют, разберутся.

ПР Что предполагает концепция ризосферы? Как вы хотите развивать территорию?

ЮГ Ризосферу мы трактуем как некое плато, основание, которое связывает все музеи друг с другом. Мы решили двинуть публичный фасад музея на Волхонку и для этого «съесть» немного асфальта и увеличить пешеходные зоны. Такая широкая проезжая часть на Волхонке все равно никому не нужна — она совершенно пустая. К слову, оказалось, что сделать то же самое в свое время предложил проект «Белый город», который за несколько месяцев до конкурса провел исследование, посвященное перспективам развития Волхонки. Об этом исследовании мы впоследствии узнали от компании Mobility in Chain, которую позвали в наш проект консультантом по трафику,- она принимала в том исследовании участие. Такие совпадения говорят о том, что это некая объективная необходимость, что мы — часть коллективной мысли, или что город через нас сам себя строит. Сейчас реализуется городская программа «Моя улица», которая как раз предполагает расширение тротуаров на Волхонке. Буквально в этом году собирались ее перекопать, но музей не закончил перекладывать коммуникации, так что работы переносятся, вероятно, на следующий год. Проект улицы мы делаем для КБ «Стрелка».

Поскольку мы рассматриваем территорию музейного городка как единое проницаемое общественное пространство, то решили: хорошо бы разрезать в некоторых местах ограды отдельных музеев — а они все, как старые московские усадьбы, имеют ограду. Даже здание Пушкинского, хоть и строилось сразу как музей, по сути, является особняком с парадным подъездом и двором. Разрезание, это своего рода ритуальное действие, должно коснуться оград, которые не обладают исторической ценностью. Мы предварительно договорились с историками, что даже в каменной ограде двора главного здания можно будет вырезать кусок гранита и положить его тут же рядом на тротуаре, — так во двор можно будет входить с двух сторон.

Еще один немаловажный аспект — это ориентация в пространстве. Для обширной территории с таким количеством музеев, большим количеством входов и иерархией общественных пространств необходима внятная система навигации — ее сейчас разрабатывает дизайнер Дима Барбанель. Она должна служить визуальным элементом, скрепляющим комплекс воедино, а также представлять музейный комплекс в медийном пространстве. Это задача сложная, но музей надеется с ней справиться.

Ну и, наконец, я бы назвал организацию «теплого маршрута» в зимний период с помощью подогрева части дорожек, чтобы по территории можно было удобно гулять даже в снежное время.

ПР Про территорию все более-менее понятно. А что будет происходить с отдельными зданиями? Претерпела ли кон курсная концепция какие-то изменения в ходе доработки?

ЮГ Если говорить о главном здании, то мы намерены открыть задний фасад — организовать там вход для групп. Под историческим зданием ГМИИ появится подземный уровень, так называемая цистерна — единый гипостильный зал, в котором будет множество круглых колонн. Эта идея появилась уже после конкурса. В одном из перекрытых дворов будет устроена большая винтовая лестница, по которой группы будут спускаться на подземный уровень, покупать там билеты и расходиться: кто-то поднимется наверх во дворец, кто-то отправится в другие музеи, чтобы посмотреть импрессионистов, старых мастеров, пойти в депозитарий. Зимой это, конечно, будет особенно удобно — вместо того чтобы мерзнуть в очереди на улице, дети и взрослые посетители будут спускаться в это пространство (мы его называем «культурным метро»), пить чай или кофе, в комфортных условиях ожидать своей очереди пойти на выставку. К тому же этот зал никто не запрещает использовать и как выставочное пространство. Подвал будет относительно светлым пространством, потому что два световых колодца перекрытых дворов будут пропускать свет на глубину восьми метров под землей. В результате того, что мы открываем фасад, позади Пушкинского образуется новая пешеходная площадь. Фасад будет просто отреставрирован и освещен, поверьте, он того стоит: он очень красивый, он нарисован не хуже главного фасада. Вход будет организован сквозь большую арку.

В остальном историческое здание Пушкинского бережно реставрируется с минимальным вмешательством во внутренние пространства. Удалось даже вставить необходимый лифт в шахту старой вентиляции. Наша идеология заключается в том, что хорошо бы вообще ничего не подновлять, а законсервировать, оставить как есть. К счастью, Марина Лошак здесь на 100% на нашей стороне и для нее сохранение подлинной ауры — самое важное. Наша первоначальная концепция была, скажем так, более щедрая: мы думали, что у музея помимо нового депозитарно-реставрационного и выставочного центра (ДРВЦ) хватит площади на так называемую Агору — публичное пространство, где будут проходить лекции, выставки, концерты, перформансы, и поэтому выставки были для нас второстепенны. Сегодня объемная композиция осталась примерно такой же, как в конкурсном проекте, но, поскольку выставки оказались для музея очень важны, мы отвели самое хорошее здание с видом на Кремль с небольшими залами под экспозиционную деятельность, а кураторов расположили в сохраняемых флигелях. Агора же с ее функцией большой аудитории переместилась в цистерну, что, наверное, даже логично: большой публичный зал будет не где-то во дворах, а в главном здании музея. Во дворах же мы планируем создать предельно скромную, я бы даже сказал, технологическую по духу застройку. Мы хотим, чтобы здания хранилища были анонимными, фоновыми, с простыми фасадами. Они просто становятся частью этой ризосферы, прорастают из нее — поверхность мощения будет сопряжена с внешними стенами с небольшим радиусом.

Новое здание будет соединяться с другими зданиями подземной галереей с пандусом, в которой будет организовано так называемое открытое хранение — своего рода аттракцион для посетителей, чтобы им было не скучно идти под землей на выставку.

На кремлевской АЗС появится временный информационный павильон. Возможно, когда-то удастся подвести туда выход из метро.

Очередность реализации проекта такова: сейчас идут работы в доме Стулова и в Галерее старых мастеров, затем будет строиться хранилище, а потом очередь дойдет до главного здания.

ПР С позиций сегодняшнего дня могли бы вы оценить, насколько грамотно было составлено ТЗ конкурса? Возможно, на практике вы столкнулись с какими-то принципиальными сложностями, которые не были учтены?

ЮГ Конкурсное техзадание фактически повторяет программу, которую в самом начале нынешний президент ГМИИ Ирина Антонова составляла для проекта Нормана Фостера и получения государственного финансирования под проект. Это задание было переработано группой Avesta для конкурса и было сделано хорошо. Единственное отличие — под давлением общественности было принято решение не строить большого выставочного центра на месте АЗС. Это решение, я думаю, имеет право на жизнь хотя бы по той простой причине, что таких архитекторов, как Норман Фостер, всегда должны сопровождать очень профессиональные местные архитекторы. Вот, скажем, если бы создать бюро, которое целиком состояло бы из самых продвинутых и хорошо строящих московских архитекторов, и заниматься исключительно сопровождением проекта Фостера — тогда еще можно было бы о чем-то говорить. А так на месте автозаправки вместо фостеровского пятилистника вполне мог появиться какой-нибудь монстр. Как с Мариинкой — проект Перро не смогли построить, зато построили торговый центр из камня назло врагу. Государство же дало на это деньги. Проблема у нас, вообще, не в отсутствии денег — проблема в том, что государство и общество не занимаются целенаправленным развитием архитектуры.