Спикеры открытой встречи с участниками конкурса (слева направо): новый комиссар российского павильона Тереза Иароччи Мавика, куратор экспозиции на архитектурной биеннале 2020 года архитектор Ипполито Пестеллини Лапарелли, главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов

Павильонный вопрос. Конкурс на экспозицию биеннале в Венеции

До 31 января продолжается прием заявок на конкурс OPEN! на проект реконструкции российского павильона в Венеции. 16 января состоялась открытая встреча с организаторами: потенциальными участникам пытались объяснить, почему им нужно участвовать, как и зачем планируется переделать павильон и что там может происходить во время выставки. Судя по всему, планируется переосмыслить не только сам павильон как объект, но и как институцию, одновременно совершив небольшую революцию в подходах к выставочному экспонированию и архитектурному проектированию. Вопрос— удастся ли?

Конкурс, который как бы и не конкурс...

Во всяком случае, не архитектурный конкурс в его традиционном понимании — сразу по нескольким пунктам. 

Во-первых, условному победителю никто не обещает воплощения всех его идей: организаторы ведут речь скорее о поиске партнера для кураторской команды, который бы мыслил одновременно нестандартно и в одном с ней направлении. 

Во-вторых, выигравших может быть несколько — и это еще один шаг в сторону понимания конкурса как процедуры не для выбора концепции, а для формирования команды единомышленников. 

Таким образом, «наградой» становится не денежный приз и даже не возможность реализации своего проекта, а шанс стать частью, без сомнения, значимого события международного масштаба и посотрудничать с крутыми профессионалами. И в конечном итоге этот момент вызывает меньше всего вопросов — даже не очень понятно, почему большая часть разговора была посвящена именно убеждению в пользе участия в конкурсе. Для молодых архитекторов (возрастной ценз — 40 лет) это действительно стало бы исключительной удачей. 

Сложно, впрочем, удержаться от предположения, что такая пламенность призыва сопряжена с малым количеством перспективных заявок на момент проведения дискуссии. И, как выяснилось, смущают потенциальных участников еще и «в-третьих», и «в-четвертых». «В-третьих» — отсутствие за две недели до окончания приема заявок сформированного жюри — кроме непосредственных спикеров паблик-тока. Хотя поддерживать для вопроса «А судьи кто?» статус риторического можно считать приметой нашего времени.

Гораздо важнее, впрочем, ответ на вопрос «Что делать?» — но весьма расплывчатое техническое задание сгенерировало то самое «в-четвертых».

Российский павильон в Венеции по проекту архитектора А.В. Щусева, 1914. Вид со стороны Жардини
Российский павильон в Венеции по проекту архитектора А.В. Щусева, 1914. Вид со стороны Жардини
Российский павильон в Венеции. План и разрез из конкурсного задания
Российский павильон в Венеции. План и разрез из конкурсного задания

+ проект реконструкции, который не совсем архитектурный проект...

Дело в том, что предмет конкурса — не архитектурный проект реконструкции павильона. Да, так сложилось, что новому куратору объявили, что задача привести в порядок здание А.В. Щусева — первоочередная. Но фонд V-A-C, который возглавляет Тереза Иароччи Мавика и который уже успешно реконструировал палаццо в Венеции и в данный момент вместе в Ренцо Пьяно превращает в музей современного искусства ГЭС-2, прекрасно справился бы с российским павильоном без посторонней помощи.

Да, от конкурсантов действительно требуется продемонстрировать в заявке свое видение реконструкции, и для пущей убедительности в материалах к конкурсу содержится пара планов павильона. Однако при этом открыто заявляется, что предложить реализуемый проект на этом этапе невозможно — и из-за недостатка технических данных (например, какую нагрузку выдерживает терраса, которую комиссар и куратор мечтают вновь открыть для публики), и по причине незнания итальянского законодательства: по словам Мавики, проект для исторического памятника должен пройти согласование в 8 различных инстанциях.

Да, к проекту реконструкции предъявляются определенные требования, но они скорее относятся к павильону как к культурной институции, «посольству России в Венеции», нежели к павильону как архитектурному объекту.

Манифест конкурса гласит, что на биеннале 2020 года павильон Российской Федерации «сформирует новый пространственный договор посредством открытого и непрерывно меняющегося диалога между теми, кто будет жить и работать в павильоне, — от ученых до рабочих, от дизайнеров до общественных деятелей, — и аудиторией, которая сможет участвовать в происходящем и максимально вовлеченно использовать павильон в качестве проводника доступа, дискуссии и знания». Организаторов волнует, как «проект может отразить понятия идентичности и культурной специфики в эпоху транснациональных сетей и передвижений». Развитию каких новых моделей сотрудничества может способствовать будущая трансформация. Как включить павильон в активную жизнь Жардини и Венеции (причем не только во время биеннале). Как отреагировать на изменение климата (а сегодняшняя Венеция — это прямо-таки воплощение климатического кризиса планеты). Наконец, как вернуть павильону «ясность и открытость, присущие историческому проекту».

Самый архитектурный ответ на эти вопросы — реконструкция вышеупомянутой террасы с видом на лагуну: уникальность расположения павильона такова, что через нее можно организовать доступ внутрь, минуя общий КПП, — куда уж красноречивее говорить об открытости и сотрудничестве.

Но, несмотря на «ведущиеся переговоры с администрацией биеннале», вероятность их благополучного исхода стремится к нулю — ведь тогда бы пришлось устраивать полноценный КПП у входа в павильон со стороны Жардини, чтобы гостеприимство России  не выходило, так сказать, за рамки его собственного «аттракциона неслыханной щедрости».

Русский павильон в Венеции по проекту архитектора А.В. Щусева, 1914. Вид на фасад с террасой со стороны лагуны. Терраса большую часть жизни павильона недоступна для посетителей
Русский павильон в Венеции по проекту архитектора А.В. Щусева, 1914. Вид на фасад с террасой со стороны лагуны. Терраса большую часть жизни павильона недоступна для посетителей

Интересно, что в условиях полной неопределенности с точки зрения допустимых и необходимых работ и напечатанного на первой же странице бюджета (600 тыс. евро на реконструкцию и 100 тыс. евро на экспозицию), участников конкурса, тем не менее, просят представить свои соображения по смете. Похоже, это еще одна примета времени — архитекторов упорно учат считать деньги и говорить «гоп» даже не на стадии концепции, а на стадии предварительного исследования. При том, что заранее известно, сколько будет потрачено.

+ экспозиция, не похожая на экспозицию…

Задание на экспозицию, входящее в состав задания конкурса, окончательно подтверждает его неархитектурную природу. «А нужна ли павильону экспозиция? Может быть, пора отказаться от экспонатов? Найти новый подход к выставкам как таковым?», — вопрошает Тереза Иароччи Мавика. По ее словам, павильоны, получавшие на последних биеннале «Золотых львов», выступали прежде всего площадками перформанса. Вот и главным выставочным объектом российского павильона в 2020 году должен стать перформанс — работа размещенной здесь на время выставки архитектурной студии.  Работать эта студия будет, как несложно догадаться, над проектом реконструкции павильона (и формироваться в том числе из «победителей» конкурса), однако комиссар и куратор пытаются максимально расширить границы живого эксперимента: «временная студия должна одновременно служить местом работы, оборудованным рабочими местами<...>; открытым архивом, позволяющим узнавать как о самом павильоне, так и о процессе создания нового выставочного пространства; и площадкой для встреч, публичных мероприятий и перформансов. В целом она должна выполнять агрегирующую функцию, способствуя “перекрестному опылению” между всеми вовлеченными в процесс участниками».

И хотя и чувствуются в этом «перекрестном опылении» прямые аналогии с темой выставки Manifesta 12 в 2018 году в Палермо, где Ипполито Пестеллини Лапарелли выступал одним из кураторов, — «Планетарный сад: культивируя сосуществование», — и, наверное, атмосфера Жардини должна бы к этому опылению всячески располагать и сосуществование вполне себе культивировать; но современное искусство на фоне итальянских дворцов, церквей и даже трущоб — совсем не то же самое, что трудовые будни архитекторов, пусть и в декорациях хрестоматийного памятника.

Пусть даже в некоторой степени оживших декорациях, позволяющих погрузиться в историю памятника на физическом уровне: понаблюдать за измерениями, «полевыми» исследованиями фундаментов и поверхностей, изготовлением проектного макета, изучить чертежи и визуализации, которые должны будут появиться однажды… Сама реконструкция, к сожалению, из перформанса исключена: проект официально вступит в фазу реализации в ноябре 2020 года и будет завершен весной 2021 года. Достаточно ли зрелищной окажется задуманная площадка взаимодействия без экспозиции как таковой? Достаточно ли внятным и убедительным будет месседж? Как его считают посетители? Что привлечет их в павильон России, помимо туманной перспективы бесплатного входа?

Русский павильон в Венеции А.В. Щусева. Эскизы ворот главного входа.
Русский павильон в Венеции А.В. Щусева. Эскизы ворот главного входа.

Без перформансов сейчас, может, и не обойтись, но справедливости ради заметим, что экспозиции — обладатели венецианских «львов» — были прежде всего экспозициями с четким высказыванием — причем не только смысловым, но и художественным. 

Трансформации другим национальным венецианским представительствам тоже приходилось переживать: достаточно вспомнить павильон Германии на биеннале 2016 года с проделанными в стенах большими проемами для демонстрации пресловутой открытости (правда, по окончании выставки все кирпичи вернули на место); или павильон Великобритании два года назад — трактуя тему Free space («свободное пространство»), они оставили само здание пустым, но пристроили к нему лестницы для подъема на крышу, где была организована смотровая площадка. Кстати, это был и ответ кураторов на изменение климата и венецианские наводнения. 

= коллективное архитектурное (бес)сознательное

Так что пока высказанные предложения и предположения о том, что могут придумать участники, кажутся скорее вторичными. Ведь и коллективное проектирование в российском павильоне уже было — в 2004 году, под кураторством Евгения Викторовича Асса, который со студентами со всей страны разрабатывал проекты для Венеции. Перформанс был успешным, но какой новый смысл в его повторении? Не слишком ли банально отвечать на вопрос куратора биеннале 2020 Хашима Саркиса «Как бы будем жить вместе?» — «Будем вместе работать»?

Первая теория, объясняющая все вышесказанное, лежит на поверхности: назначение комиссаром стало для Мавики неожиданностью; с одной стороны, наказали отремонтировать павильон, с другой — не осталось времени сделать это до начала биеннале и вдумчиво подойти к созданию экспозиции. Оставалось только совместить одно с другим и подвести под это концептуальную базу.

Отсюда все разговоры про «коллективное сосуществование», проведение конкурса-соломинки и рассуждения про то, что и выставка нам не нужна, и за львами гоняться незачем. За двумя погонишься — ни одного не поймаешь: руководитель фонда V-A-C все же человек от искусства, и если уж нацеливаться на награды — то в следующем году, в родной стихии, в отремонтированном павильоне и, уж конечно, с тщательно подобранными экспонатами: «задача состоит в том, чтобы стратегически пересмотреть изменения, происходившие со зданием, чтобы оно могло стать доступным пространством, готовым к проведению будущих мероприятий, начиная с Венецианской биеннале современного искусства 2021 года», — гласит манифест экспозиции архитектурной биеннале. Быть может, стоило бы начать уже в 2020-м и провести в пространстве павильона сам этот конкурс, показав таким образом, что мы сосуществуем коллективно, но в поле живой и животворящей конкуренции?

Интерьер малого зала русского павильона в Венеции. 1914
Интерьер малого зала русского павильона в Венеции. 1914

Вторая же теория лежит в области не то чтобы фантазий, но как минимум недообоснованных надежд. Точнее — психологических тренингов. Например, что если Ипполито Пестеллини Лапарелли, который в ответ на высказывание Евгения Асса, что он не видит в кураторской задумке ничего драматичного и аттрактивного, воскликнул «А зачем нам драма!», прав? Что если бытование архитектурного проекта внутри самого себя — при подвижности одного и другого — породит какую-то совершенно новую оптику? 

Что если критическое переосмысление павильона как культурной институции, переопределение содержательных подходов, показательная саморефлексия, отказ от традиционных базовых ценностей в пользу пока хрупких и только обретающих контуры новых — это и есть самое мощное по силе художественное высказывание, которое только может быть? Что если замена тоталитарного авторства демократичным коллективным — тот прогрессивный шаг, который от нас еще даже никто не смеет ждать? 

Евгений Викторович — возможно, в шутку, — в беседе тет-а-тет сказал, что назначили бы его куратором всей венецианской биеннале — он выбрал бы тему «Переосмысление красоты». А что если красота, как и истина, рождается в споре?

И наконец — что если у участников конкурса появится хотя бы одна чудо-концепция, которая сможет активировать все вышеперечисленные процессы, свести все нужные звезды на небе и превратить бытовую проектную рутину в откровение?

Эта зима богата на аномалии. Посмотрим, какая теория победит.

Подробнее о конкурсе

Подготовила Юлия Шишалова

читать на тему: