Реставрация с приспособлением усадьбы Глебовых-Стрешневых-Шаховских для «Геликон-оперы»

Вспоминаем проект реконструкции усадьбы под здание театра и в очередной раз задаемся, кажется, вечным вопросом — где лежат границы приспособления памятника и существуют ли допустимые рамки нарушения законов?

Случай реставрации с приспособлением памятника архитектуры федерального значения —  усадьбы Глебовых‑Стрешневых‑Шаховских — для «Геликон‑оперы» является уникальным и по технологической сложности, и по очевидности нарушений закона об охране памятников, и по мощи политической воли, которая стояла за желанием театра несмотря ни на что обрести дом. Справедливости ради надо сказать, что оперный театр зародился именно в этом здании —  в нем до начала 1990‑х годов располагался Клуб медицинских работников (Дом медика), которым руководил Александр Семенович Бертман, отец худрука «Геликон‑оперы» Дмитрия Бертмана. То есть история, оказывается, к тому же в некотором роде семейная: дом перешел от отца к сыну, и, вероятно, воспринимается последним как фамильная реликвия. Этот трогательный момент, однако же, не лишает справедливости часто задаваемый вопрос: «Насколько необходимо размещение в здании памятника функции, которую оно не в состоянии вместить без искажения предмета охраны?»

«Моспроект‑4» получил заказ на реконструкцию здания в 1995 г. По воспоминаниям архитектора Дмитрия Буша, одним из первых вариантов было объединение в единый театральный комплекс сразу трех зданий —  Дома медика, Театра им. Маяковского и кинотеатра повторного показа, где ныне располагается театр Марка Розовского. От этой идеи (как сейчас признается Буш —  бредовой) быстро отказались в пользу перекрытия внутреннего двора для создания в этом пространстве зрительного зала и сценической коробки.

Сначала 20‑метровая сценическая коробка вылезала за уровень кровли и искажала вид Калашного переулка — органы охраны наследия отказывались согласовывать проект. Архитекторы ориентировали зал и так и этак, чтобы спрятать коробку в глубине квартала, а когда все же остановились на нынешнем положении зала, возникла идея заглубить его вместе с коробкой на несколько метров вниз, чтобы хоть как‑то организовать театральную технологию.

И удивительное дело —  задумка нашла поддержку у тогдашнего главного архитектора Москвы Александра Кузьмина, который начал помогать согласовывать проект. Неважно, что архитекторы изменили габариты памятника архитектуры, выкапывая подземные уровни и приподнимая коньки кровли для использования пустовавших ранее чердаков. Или что в зоне охраны памятника —  а двор находится именно в ней —  было предпринято новое строительство (перекрытие двора фактически им является). Или что дворик‑ вестибюль, также находящийся в охранной зоне, перекрыли — тоже вопреки закону. 

Просто в России очень любят оперу. А закон и памятники — не очень.