«Изба-читальня»: книга Николая Малинина «Современный русский деревянный дом»

Только что вышедшая книга архитектурного критика и исследователя Николая Малинина — это удивительная по своей глубине культурного погружения энциклопедия русской самобытности через призму строительства деревянных домов.

Николай Малинин. «Современный русский деревянный дом». — М.: Музей современного искусства «Гараж», 2020. — 348 с.: илл.

КУПИТЬ

На страницах «Проект Россия» Николай Малинин в представлении, кажется, не нуждается: много лет он был автором ПР, затем «Проект Классика», а после возглавил в качестве куратора — и продолжает возглавлять — премию АРХИWOOD, которая вот уже больше 10 лет вручается за лучшие объекты деревянной архитектуры, о чем ПР, разумеется, регулярно пишет. И хотя у Николая было много проектов, связанных с современной архитектурой («Другая Москва», журнал Made in Future, премия «Дом года»), как-то так получилось, что постепенно это поле интересов стало предельно «русским» и свелось к совершенно особенному пласту — деревянному дому [есть у Малинина и блестящие исследования советского модернизма совместно с Анной Броновицкой, но при всей своей актуальности они лежат скорее в плоскости истории, потому об этом — в другой раз].

Когда мы в прошлом году готовили издание «Российская архитектура. Новейшая эра. 1989-2019» и беседовали с Колей как с одним из ключевых медиа-акторов этого периода, он рассказывал об этой разворотной точке от «Другой Москвы» к «русскому деревянному», когда в 2000-х, в ответ на просьбу приезжающих из-за границы друзей показать им «современную самобытную архитектуру», он не вел их гулять по Москве, а вез в Пирогово, где руками Александра Бродского, Евгения Асса, Тотана Кузембаева, Юрия Аввакумова создавалось нечто действительно уникальное, наше, посконное. «Показательно, что все пишущие о русской деревянной архитектуре обязательно произносят слова “самобытность”, “своеобразие”, “уникальность”, — пишет Малинин в своем предисловии к книге «Современный русский деревянный дом». — Однако, никто не утруждает себя сопоставлением ее с другими национальными архитектурами — хотя дерево присутствует (или присутствовало) во многих из них. То есть выявить, в чем, собственно, заключается эта “самобытность” путем сравнительного анализа никому не кажется важным. Это заставляет думать, что все исследователи ощущают за русской деревянной архитектурой некие внеархитектурные смыслы, важные сами по себе, принятые на веру». Коля тоже когда-то просто поверил — но спустя десятилетие то, что вначале было лишь ощущением, оформилось в обоснованную научную позицию. А обосновать «внеархитектурные смыслы» — задачка, надо сказать, еще та. 

«С русской архитектурной критикой была еще такая проблема, — пишет Николай в главе, посвященной «Дому-телескопу» Тотана Кузембаева, — что профессии этой в МАРХИ не учили, поэтому пришли в нее искусствоведы и историки. Которые описать нечто новое прекрасное могли только посредством сравнения со старым прекрасным». Но в «Современном русском деревянном доме» этот полный самоиронии принцип обогащается не только смелыми параллелями с современностью, но и расширением «старого прекрасного» практически до бесконечности. Например, излагая краткую историю русского деревянного домостроения, — которая, как справедливо отмечает автор, никем еще не была написана (и которая стала первой частью новой книги), — он апеллирует не только к особенностям устройства русских изб и теремов, а затем генеральских дач и типовых сборно-каркасных деревянных домов периода «после излишеств», но и обращается к живописи и скульптуре, литературе и фольклору, кинематографу и мультипликации. Ловко оперируя фактами о тонкостях строительных технологий в тот или иной период, анализом иллюстраций детских сказок и цитатами из русской поэзии, Малинин выступает одновременно как критик и исследователь. Исследователь, причем, пристрастный и даже страстный, с очень личной позиции рассуждающий о фобиях и эротических подтекстах.

После авторского предисловия книгу открывает история деревянного зодчества, поделенная на 15 глав
После авторского предисловия книгу открывает история деревянного зодчества, поделенная на 15 глав

Совершенно замечательно этот долг исследователя — смотреть на архитектурное произведение в разрезе всего многообразия культурных смыслов — Малинин описывает в той же главе о «Доме-телескопе»: «Сначала зодчему лестно (“Надо же, какая глубина!”), потом странно (“Да где ж тут революция, когда одна инсоляция…”), наконец обидно (“Да не видел я вашего Чуми!”). В итоге на сайте Кузембаева описание этого дома — самого необычного во всей этой книге — звучит так: “Фундаментом под здание служит железобетонная плита, опирающаяся на сваи. Конструкция стен и перекрытий выполнена из клееной древесины. Наружная отделка из лиственничных щитов с последующей обработкой. Кровля здания выполнена из меди. В качестве остекления применяются двухкамерные стеклопакеты”». Язык пояснительных записок поистине прекрасен и где-то даже самобытен, но для передачи национальной идентичности даже не то чтобы скуден, а как-то бесцветен и безлик. 

Поэтому «записка» в отношении всех русских деревянных домов XXI века, построенных с конца 1990-х (и первый из них — конечно же, сутягинский «небоскреб», некогда украсивший обложку «Проект Россия»-9) у Малинина одна на всех: в ней он обобщает основные характеристики современных экземпляров — от конструктивных и планировочных до декоративных. Хотя, будем честны, эта «записка» изложена так, что если хотя бы один сайт архитектурного бюро подавал свои объекты в подобном стиле, он тут же получил бы какую-нибудь литературную премию (даже если бы пришлось ее специально придумать).

После этого начинается второй и самый большой раздел книги, озаглавленный коротко «100 домов». 100 проектов новейшей истории русского деревянного дома представляют все главные на сегодня «деревянные» локации, архитектурные имена, стили и типологии, включая новомодные микро- и модульные дома, а главное — демонстрируют нашу «национальную» тягу к эксперименту и творческому поиску во всей ее бездонной и манящей глубине. Это 100 маленьких, но на самом деле очень больших историй — умных, местами смешных и всегда — очень человечных. Какими только и могут быть истории о пресловутой русской самобытности. 

Выбрать лучшую из них мы так и не смогли. Поэтому приводим здесь в качестве отрывка «историческую» главу «Панель под резьбой» — отчасти потому, что она начинается с открытия выставки «Русское деревянное зодчество» в Музее архитектуры в 1980 году. Как пишет в своей «попытке предисловия» Николай Малинин (на редкость, к слову, удачной попытке, которую можно было бы привести здесь целиком — и ни слова больше о новой книге не сказать), выставка «Русское деревянное», открывшаяся там же 35 лет спустя, наряду с АРХИWOOD внесла ощутимый вклад и стала своего рода триггером к созданию этого издания. Дело в том, что изначально Коля, уже будучи куратором «деревянной» премии, должен был стать и куратором выставки, но — не сложилось. Зато не состоявшиеся тогда разделы с «негативными» названиями вроде «Отвержение» и «Небрежение» (из-за которых, в том числе, сотрудничества с музеем не случилось) обрели, наконец, свое место в книге. А без них, согласитесь, эта история не была бы ни сколько-нибудь полной, ни правдивой.

Главы о домах проиллюстрированы фотографиями и планами и сопровождаются комментариями архитекторов и авторскими референсами
Главы о домах проиллюстрированы фотографиями и планами и сопровождаются комментариями архитекторов и авторскими референсами
Среди 100 домов второго объемного раздела — победители и номинанты премии AРХИWOOD
Среди 100 домов второго объемного раздела — победители и номинанты премии AРХИWOOD

Панель под резьбой: застой

21 июля 1980 года, на третий день Олимпиады, в московском Музее архитектуры открылась выставка «Русское деревянное зодчество». Накануне сотрудники музея нарвали полевых цветов, поэтому в залах пахло не только свежеструганым деревом, из которого как бы в обло были собраны стенды. 400 экспонатов в хронологической последовательности представляли деревянную архитектуру Севера, Поволжья и Сибири — такой масштабной выставки в советское время еще не было. Пару стен занимали проекты современных архитекторов — о них физик из Москвы оставил в книге отзывов такую запись: «Выставка очень понравилась, кроме бездарных панельных деревянных домов и ресторана „Русь“ — потуга на народность, конъюнктурщина. Уж лучше такой маразм строить из пластмассы или каких- нибудь пеноматериалов. Нельзя так портить дерево, оно все- таки живое».

К сожалению, такое унылое впечатление производит практически вся советская деревянная архитектура 70–80-х годов. Но еще удивительнее то, что она вообще была — учитывая, что жилищное строительство было переведено на рельсы индустриального железобетона и в сельской местности строили те же самые пятиэтажки, это называлось «преодолением различий между городом и деревней». Однако неудовлетворенность результатами этой реформы (а на природе типовые панели выглядели особенно удручающе) диктует редкие попытки вернуться к дереву. Но, конечно, тоже в рамках индустриального — поэтому в основном, это каркасные дома с заполнением панелями из самых разных материалов: дерева, фанеры, древесно-стружечных плит (ДСП). Первый такой дом с панелями из ДСП еще в 1959 году создали украинские архитекторы В. Кацин и З. Чечик. В начале 60-х годов большие надежды возлагаются на арболит, он же «древобетон» — изобретенный еще в 30-е годы в Голландии материал, на 90 % состоящий из щепы, костры льна или конопли, дробленой соломы и цемента в качестве вяжущего. Квадратный метр дома из него стоит всего 10 рублей, тогда как метр из кирпича стоит 36 рублей, из керамзитобетона — 28, из бруса — 18 (цифры на 1983 год). Но при этом «во все времена качество комплектов домов заводского изготовления в нашей стране было далеким от уровня современных требований, — констатирует современный ученый. — Деревянные дома производились из плохо просушенных, часто сырых пиломатериалов, без соответствующей обработки несущих конструкций средствами для защиты древесины от гниения и возгорания» (1)

И как бы ни совершенствовались наполнители, архитектуру это никак не меняет, потому что не меняются базовые принципы — ни политические, ни экономические. ХХ съезд КПСС обещал развернуть на селе индивидуальное строительство, но Хрущев об этом быстро забыл и увлекся созданием агрогородов — пытаясь придать селу облик, приближенный к городскому. Но для этого надо было сконцентрировать силы; так в 1960 году появляется тема «ликвидации неперспективных деревень»: из 705 тысяч в живых предложено оставить 115 тысяч (с населением не менее тысячи человек), а жителей остальных передислоцировать в те самые агрогорода. Но вскоре хрущевские меры по реорганизации сельского хозяйства будут признаны «перегибами», самого его отправят в отставку, а «решающий перелом наступил после мартовского (1965 года) пленума ЦК КПСС», — пишет Вячеслав Глазычев: «Об архитектуре села начали думать планомерно, на перспективу» (2).

С этим поворотом совпадает знаменательный сдвиг в умах. По мере того как идея построения коммунизма перестает цементировать общество и компрометирует саму устремленность шестидесятых в будущее, возникает альтернатива — прошлое. Любопытно, что Петр Вайль и Александр Генис датируют перелом тем же самым 1965 годом: возникает Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), страна с размахом празднует 70-летие Сергея Есенина. «Именно тогда на обложках популярных журналов появились монастыри; в газетах — статьи о пряниках и прялках, истории о том, как Ротшильда потряс Суздаль; в стихах замелькали находки из словаря Даля: бочаги, криницы, мокреть; вошли в моду Глебы, Кириллы, Иваны; кружным путем через парижский Дом Диора возвратились женские сапоги и шубы; в ресторанах вместо профитролей подавали расстегаи; в центральной печати появились очерки будущего крупнейшего деревенщика Валентина Распутина. <…> Интернациональные хлопоты заслонила забота о родной природе… — заговорили об обмелении рек, истощении земель, вырубке лесов»(3). Интересно, как вместе с этим меняется образ деревянного дома. Подспудный протест против хрущевского западничества и прогрессизма начинается как романтизация прошлого, которая свое самое яркое выражение находит в сказке. И если в фильме «Василиса Прекрасная» 1939 года изба, как и полагается всему прежнему миру, выглядит полной руиной, то в «Морозко» (1964) того же, между прочим, Александра Роу, она уже играет резьбой и сверкает наличниками. Мультипликация поразительным образом повторяет мутацию русской темы в XIX веке: если в «Сказке о рыбаке и золотой рыбке» (1950) изба увешана десятком очень крупных резных деталей всех возможных цветов (как любил русский стиль), то в мультфильмах «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» (1951) и «Сестрица Аленушка и братец Иванушка» (1953) краски редуцируются, но появляется фирменный билибинский контур (как у неорусского стиля), а в мультфильме «Волк и семеро козлят» (1957) мы видим уже гротесковую васнецовскую избушку.

Кадр из фильма «Чародеи» (1982)
Кадр из фильма «Чародеи» (1982)
Деревня «Берендеевка» из кадр из фильма «Снегурочка» (1968)
Деревня «Берендеевка» из кадр из фильма «Снегурочка» (1968)

Схожую эволюцию образа находим у крупнейшего иллюстратора детских сказок Юрия Васнецова: если в конце 40-х изба у него причудлива и фантазийна, многоэтажная, со сбитым масштабом («Кошкин дом» и «Теремок», обе книги 1947 года), то в 60-е она уже ближе к реальности, живописности добирая за счет покосившихся стен («Гуси-лебеди», «Краденые кони», обе — 1964), а затем впадает в попсовую разлюли малину («Ладушки», «Ванька-встанька», 1971). В ту же «берендеечность» клонится и мультипликация (великолепно постмодернистское «Волшебное кольцо», 1979), и кино — например, фильм «Чародеи» (1982), часть действия которого происходит в настоящем, стилизованном под избы, гостиничном комплексе в Суздале. А для «Снегурочки» (1968) были, наоборот, построены такие капитальные декорации, что после съемок (проходивших в окрестностях Щелыково) все избушки перевезли под Кострому и сделали в них дом отдыха… 

При этом в реальности деревянных домов больше не становится. Наоборот, если в 1970 году их удельный вес в общей картине советского домостроения составлял 6,7 %, то в 1975-м он упал до 6,5 %, а к 1980 году и вовсе до 2,1 %. А количество сел и деревень за 20 лет сокращается на 54 %.

Последним прорывом в архитектуре села становится объемно-блочное домостроение (ОБД) и пуск двух домостроительных комбинатов — Калининского (Тверского) и Нововятского, специализирующихся именно на производстве деревянных панелей. Главные их преимущества — дешевизна, легкость и скорость монтажа. 

Первый поселок из 36 таких домов (серия 209, проект  ЦНИИЭП граждансельстроя) «Сельская новь» был собран в 1977 году за шесть месяцев. Следующий рекорд поставлен в 1983 году в поселке «Мир» той же Калининской области: дом из ОБД смонтирован за два часа! Но для таких скоростей и архитектура должна быть суперунифицирована — именно такой дом спроектировал главный архитектор Гипролеспрома Марк Гурари. Квадратный в плане (9,6×9,6 м), он разбит на четыре малых квадрата, каждый из которых образовывали деревянные панели длиной 4,8 м. В первом квадрате — прихожая с тамбуром и лестницей на второй этаж, во втором — гостиная, в третьем — кухня-столовая, в четвертом — спальня с ванной. Наверху — еще три спальни и туалет, а по бокам дома — веранда и крыльцо. Воплощен был проект ровно два раза: в поселке Нововятского ДСК (1982) и в порядке «показухи» — к Всесоюзному совещанию по сельскому строительству — в поселке Синеборске. С которым связана еще одна забавная история.

В 1970 году в сибирском Шушенском, где отбывал ссылку Ленин, открыт его мемориальный музей, а заодно и целый музей деревянного зодчества на 0,6 га, где собраны уже не отдельные объекты, вырванные из естественной среды (как в Кижах), а выстроена полноценная деревня: 29 дворов, 171 строение! Съездив в музей, влиятельный историк архитектуры Олег Швидковский заявил, что и современная архитектура Шушенского должна быть под стать домам, где жил Ленин. Этот нетривиальный посыл был взят на вооружение при строительстве в начале 80-х окрестных поселков Ильичево и Синеборска. В последнем к деревянному дому улучшенной планировки прилагались гараж и баня, а все вместе это стало именоваться «домом усадебного типа» — так благодаря Ильичу, который жил в Шушенском в «усадьбе Петровой», в советскую архитектуру вернулось давно репрессированное понятие.

Но это не единственное, что возвращается в деревянную архитектуру в конце 70-х годов. Облицованы синеборские дома строгаными досками, на фоне которых заиграли резные элементы. Их (наряду с крупными деревянными панелями длиной 3,6 и 4,8 метра) стал производить Нововятский комбинат (по проектам Гипролеспрома). Подзоры, полотенца, причелины, наличники — все это делают на сверлильно- пазовальных станках, что само по себе еще не выглядит ужасно, хотя авторам и приходится их защищать: «Сквозная резьба подзоров снижает их вес (ведь детали навесные), улучшает защиту стен от влаги (влага стекает по капельницам в резном узоре), уменьшает ветровую нагрузку, усиливает проветриваемость» (4). При этом авторы отдают себе отчет в опасности этого пути: «Механическое применение любых „сельских“ приемов, неправильное размещение резных деталей в пространственно- конструктивной структуре здания, гиперболизация их — такие ошибки ведут к неоправданному декорированию фасадов вместо их грамотной разработки, к современному варианту ропетовщины» (5).

Беспокоились авторы не зря: резные деревянные детали стали навешивать не только на деревянные здания, но и на железобетонные — например, на популярные в сельской местности панельные дома серий 25 и 135! При этом возмущает критика Фридриха Вышкинда не сам этот факт, а то, что эти детали съедают всю ту экономию, которую дает заводское изготовление, а «обилие резных деревянных элементов ручной работы, почти сплошь закрывающих стены здания, построенные деревянные террасы и крыльцо, скатная неиндустриальная крыша с резными же причелинами и полотенцами не вызывает ассоциаций с современ-ным заводским домостроением» (6). В качестве же положительного примера Вышкинд приводит дом из керамзитобетонных панелей Юрия Омельченко в Орехово-Зуево, где индустриальность не маскируется резными деталями, а криволинейные стойки балкона хотя и стилизованы под резное дерево, но выполнены из того же бетона.

Работы Виктора Попкова, 1966-1968
Работы Виктора Попкова, 1966-1968

Возможно, наш исторический экскурс стоило бы закончить именно на этом месте, где профанация дошла до полной своей кульминации: не только деревянные детали на бетонном доме, но и бетонный дом, имитирующий дом деревянный! Что лишний раз подчеркнуло бы ту пропасть, которая образовалась между традицией и деревянной архитектурой уже XXI века. Но интересно, что эту апроприацию деревни городом ощущают как проблему уже современники. Василий Стародубцев, председатель колхоза «Новомосковский», в 1982 году пишет: «Странно видеть, когда архитекторы превращают полносборные панельные дома в древние резные избы» (7). И дальше, практически в духе постколониализма: «Очевидно, более всего архитекторы-горожане вносят в новую сельскую архитектуру „деревенский стиль“» (8)

Но действительно, то, что Вайль с Генисом описывают как «открытие прошлого» в 60-е годы, в 80-е становится просто модой. «„Мода на простонародность“, ставшая одним из побочных эффектов начатого городскими интеллектуалами еще в конце 50-х возвращения к „истокам“, включала в себя тягу к „опрощению“, „окрестьяниванию“, „архаизации“ и проявлялась в отделке квартир в стилистике крестьянской избы, собирании икон и старой домашней утвари, возросшей популярности русской кухни, поездках по городам Золотого кольца России, элементах à la russe в одежде и т. п.» (9). И, конечно, эта странная городская мода не может не вызывать раздражения у жителей села, видящих за ней ту же фальшь, что видел бедный крестьянин XIX века в богатых расписных избах русского стиля. Это точно фиксирует Василий Шукшин в «Энергичных людях» (1973): «— Деревню он любит!.. — тоже очень обозлился брюхатый. — Чего ж ты не едешь в свою деревню? В свою избу? <…> Писатель есть один — все в деревню зовет! А сам в четырехкомнатной квартире живет, паршивец! <…> — Ему за это деньги хорошие платят, что призывает, — вставил курносый» (10).

При этом никакого собственного современного прочтения темы дерева и деревянного дома (как это делал неорусский стиль) город предложить не может. В литературе редким представителем этого дискурса остается Андрей Вознесенский, в скульптуре — Андрей Красулин, в живописи — Виктор Попков (недаром он рисует не какую-нибудь, а именно северную деревню, придавая ее часовням очень современное звучание), в архитектуре же мы вообще почти не знаем никаких модернистских сюжетов. 

Весьма футуристический вид имеет пансионат завода физических приборов на озере Иссык-Куль (1975) — россыпь ромбовидных и шалашевидных деревянных домиков, но это все-таки жилище временное и коллективное. Оригинальные дома строит Марк Гурари — кордоны в заповедниках Кавказа, Кольского полуострова и Уссурийского края, а также дома из объемных деревянных блок-контейнеров для Западной Сибири. Это такие корбюзианские виллы на ножках (в данном случае — чтобы не завалило снегом) с таким же, как в Кабаноне, минимумом пространства и максимумом функций: в одном блоке — жилая комната (13 кв. м), в другом — кухня (6 кв. м), ванная (3,3 кв. м), прихожая, тамбур. «И вот прилетаю я в вахтовый поселок посмотреть, как обживают эти блоки, — вспоминает Гурари, — и семья сварщиков искренне благодарит меня за то, что у сына есть теперь отдельная комната… Я в полном недоумении (никакой отдельной комнаты в проекте не было), а оказалось, дом отделан и обогрет, но никакой сантехники не подведено, поэтому отдельной комнатой стала ванная!» (11).

Интересные проекты делают на кафедре деревянной архитектуры в МАРХИ, которую много лет возглавляет Лев Лисенко. Именно его студенты исполняют самые осмысленные проекты среди тех, что поданы на первый Всесоюзный конкурс на сельское жилище в 1982 году. А это, заметим, 400 проектов! Как, например, проект Маргариты Гавриловой — современная версия дома «кошелем», объединяющего под одной крышей жилье и хозпостройки, внутри имеющая перепады уровней. А первую премию получил на конкурсе проект рижан Арно Хейнрихсонса и Яниса Дрипе. Это была эффектная усеченная пирамида, намекающая на латышскую ригу, внутри которой авторы не только развели общественные и приватные зоны по двум этажам, но и соединили их двусветным холлом, а все спальни второго этажа обнесли балконами — то есть дали решение, которое лишь через 30 лет станет стандартом в России.

Именно в Прибалтике деревянный дом — впервые в СССР — получает современное прочтение. Алитусский ДСК в Литве в середине 1970-х годов наладил производство сборных деревянных домов из модульных щитов шириной 1,2 метра, куда непосредственно на заводе монтировались водопровод, канализация и электропроводка (что в России появится лишь с «ДубльДомом» Ивана Овчинникова). Эстонец Тоомас Рейн (будущий автор «октогона» в Рапла) делает сельские дома из сборных элементов с середины 60-х, а от его дачи в Клоога-Ранд (1973) у московских коллег текут слюнки. А свою дачу в Пабажи (каркас с обильным остеклением, точечные опоры, пол с подогревом, крыша без чердака, пергола над террасой) латышский зодчий Модрис Гелзис построил еще в 1959 году! В 2011 году на выставке Гелзиса в Риге была сооружена ее копия в масштабе 1:1, а оригиналу присвоен статус «памятника архитектуры» — и это первый случай в деревянной архитектуре второй половины ХХ века на территории бывшего Союза. 

Сноски

  1. Куликова Н.В. Архитектурно-конструктивные решения при проектировании и строительстве деревянных домов // Культура дерева — дерево в культуре. Тезисы международной научно- практической конференции. Ростов, 24–28 сентября 2010.  М., 2010. С. 148.

  2. Глазычев В.Л., Маханько Б.А. Архитектура села: проблемы, перспективы // Архитектура СССР, 1983, № 9–10. С. 79.

  3. Вайль П.Л., Генис А.А. 60-е. Мир советского человека. М.: Новое  литературное обозрение, 1996. С. 237, 240. 

  4. Васильев Б., Гурари М. Деревянное домостроение — селу. Проекты, поиски, проблемы // Архитектура СССР, 1982, № 4. С. 48

  5. Там же

  6. Вышкинд Ф.Г. Об органичности архитектуры индустриальных домов для села // Архитектура СССР, 1982, № 4. С. 51.

  7. Стародубцев В.А. Как я понимаю архитектуру села // Архитектура СССР, 1982, № 10. С. 26.

  8. Там же.

  9. Разувалова А.И. Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов.  М.: НЛО, 2015. С. 49.

  10. Шукшин В.М. Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7. Барнаул, 2009. С. 156.

  11. Интервью автору книги, март, 2020 г.

читать на тему: