«Смутный идеал»: переиздание «Стиль и эпоха. Проблемы современной архитектуры» М.Я. Гинзбурга

Институт «Стрелка» и Музей «Гараж» перевыпустили советскую архитектурную классику. И кажется, что завершение реставрации Дома Наркомфина — не единственный тому повод. Размышляем об этом на основе отрывка из главы «Предпосылки нового стиля».

Гинзбург М. Стиль и эпоха: Проблемы современной архитектуры. — М.: Strelka Press, 2021. — 222 с.

Пожалуй, книга с таким названием была бы актуальна практически для любого периода в истории нашей страны. Например, оно вполне отражает суть издания «Русская архитектура рубежа XX-XXI веков» авторства Григория Ревзина, и хотя по структуре они совсем разные, в них определенно есть и общие черты: так, Гинзбург при создании своего труда основывался на тезисах доклада, прочитанного им в Московском архитектурном обществе в 1923 году, а Ревзин — на собственных колонках в российской прессе. Однако в отношении посткризисных времен последнего десятилетия ничего принципиально прорывного сказано так и не было. В исследовании «1989-2019. Российская архитектура. Новейшая эра» на вопрос о том, что же такое современная архитектура (о чем, собственно, размышляет и Гинзбург), даются более или менее четкие ответы лишь в контексте первых двух десятилетий обозначенного временного отрезка. Вектор настоящего нам всем еще только предстоит осмыслить и проанализировать — возможно, потому, что «новый социальный элемент», который, по Гинзбургу, должен стать драйвером рождения нового стиля, пока еще тоже не вполне осознан и выявлен обществом. И вполне вероятно, что именно поэтому вслед за переизданием работы Гинзбурга 1924 года в 2018-м спустя всего три года последовало еще одно. Однако если версия Ginzburg Architects представляла собой факсимильный репринт (таково, очевидно, принципиальное отношение Алексея Гинзбурга к наследию своего деда), то Garage и Strelka Press, сохранив оригинальный набор использованных иллюстраций, переосмыслили шрифтовую и композиционную подачу материала. 

Но факт остается фактом: «проблема рабочего дома», которая так волновала Гинзбурга (по сути, массового жилья), особенно актуальна теперь, когда среда большинства российских городов безнадежно испорчена «поисками стиля» первого двадцатилетия новой России (тогда «стильным» считалось получение максимальной прибыли), а перспективы роста строительства жилья до 120 млн м2 в год грозят сделать последствия «территориального развития» еще более устрашающими. 

«… Мы сталкиваемся с духом коллективизма, размахом архитектурного масштаба, толкающего к лапидарному и энергическому выражению, — писал Гинзбург, изучая предпосылки «нового стиля». — Каков будет грядущий рабочий дом, конкретно мы не представляем себе, однако не будет большим риском предсказать, что именно эти качества, рожденные особенностями рабочего жилища как такового, лягут в его основу. Выявление и оформление подлинно современного быта трудящегося, пока еще мало изменившегося и который мы представляем себе лишь до некоторой степени, продиктует и остальные недостающие неизвестные, лишь в результате которых можно будет нарисовать этот пока еще смутный идеал».

Идеал по-прежнему смутен и недостижим. Сам Гинзбург почти 100 лет назад вынужден был иллюстрировать свою книгу преимущественно выставочными павильонами и конкурсными проектами общественных зданий, поскольку на тот момент ничего подходящего именно в области жилья построено не было. Его Дом Наркомфина, появившийся спустя десять лет, — проект, в своем роде опередивший свое время и даже сегодня, после недавно завершившейся реставрации, оказался удивительно востребованным и успешным проектом; но и тогда, и теперь он остался «бесконечно далеким от народа». Поиски решения продолжаются. И вполне может быть, что новое переиздание вдохновит кого-нибудь его наконец найти.

Ниже приводим касающийся «рабочего дома» отрывок целиком.

III. Предпосылки нового стиля

Новый стиль появляется не сразу. Он начинается в разных сторонах человеческой жизни, часто ничем не связанных друг с другом. Старое перерождается постепенно: часто приходится наблюдать, как рядом уживаются элемент старого мира, еще сохранившийся благодаря устойчивости традиций, переживающих самые идеи, их породившие, и элемент нового дерзновенного мира, ошеломляющий нас своей варварской свежестью, полной независимостью своего неожиданного появления. Но однако новый элемент, в силу своей жизнеспособности и чисто органической правоты, увлекает постепенно за собой все большее и большее количество граней старого мира, пока наконец ничто уж более не противится потоку. Новый стиль становится фактом, и не желающие признать этого факта обрекают себя на полную и печальную изолированность: никакие заслуги перед прошлой культурой не в силах изменить положения; мир в своей дерзновенной правоте осознает лишь самого себя. В этом разгадка его творческой силы, триумфа его завоевательного шествия.

Конечно, произвести подобный анализ появления стиля исследователю, перед которым в исторической перспективе, очищенной от всякой злобы дня и привкусов личного участия, раскинуты памятники творчества и материалы по истории и культуре изучаемых эпох, несравненно легче, нежели современнику, желающему оправдать и обосновать тот новый мир, к которому он чувствует себя принадлежащим. Однако есть известные обстоятельства, которые благоприятствуют в этом смысле исследователю-современнику и облегчают решение задачи.

Мировая война и российская революция, сыгравшие роль грандиозного катаклизма, встряхнувшего и перевернувшего основы не только нашей родины, но и всего мира, события, объемом своего распространения, взрывом психической силы, сопровождавшим каждую пядь этих лет, — провели резкую грань между старым и новым, сыграли роль, быть может, не менее глубокую, нежели это было в пору какого-либо иного исторического сдвига, очистившего горизонты и облегчившего кристаллизацию новой, более жизнеспособной культуры.

Таким образом, то, что даже проницательному взору до войны и революции могло казаться лишь временной усталостью, теперь вырисовывается отчетливо и несомненно, как безусловно прошлое и отмирающее. Все эти события, подобно оглушительному удару, потрясли многие, казалось, незыблемые основы, освободили нас от бездны всяческих условностей и привычек, которые заменяли действенную энергию творчества. 

Значимость событий, вызвавших эту перемену, позволяет взглянуть на картину прошлого почти с исторической высоты, снимает пелену с наших глаз, дает возможность отнестись вполне сознательно к оценке положения. И нам вырисовывается теперь отчетливо целый ряд элементов новой жизни, скрывающихся по ту сторону, почти незамеченных тогда нами, теперь же выросших на наших глазах в основные факторы нового мира, и, обратно, целый ряд богов и кумиров, блеск которых оказался пустым и ложным, рассыпался как никому не нужный хлам.

* * *

Почти всегда новая культура вызывается появлением на исторической арене новой нации, народности или социальной группы, бывшей до сих пор как бы в состоянии летаргического сна или младенчества, а потому сохранившей свои творческие силы и способной влить юные соки в дряхлеющее тело человечества. Но, выступая из длительного пассивного бытия, становясь наиболее активным элементом творческой жизни, этот новый действенный фактор привносит в творческую энергию характерные черты и особенности той среды, из которой он вышел. Так, неизбежно доряне принесли, вместе со своим мужественным началом завоевателей, целый ряд чисто северных черт, сохранившихся в новых условиях жизни уже по традиции и тем не менее прочно привившихся и долго сохраняющих свою силу. Такова, вероятно, двускатная кровля дорийского храма, вызванная к жизни климатическими условиями более суровыми, нежели во многих греческих оседлостях, и оставшаяся уже как формальный элемент греческого стиля вообще даже в самых южных пределах эллинского мира. Вместе с новым созидателем ценностей появляется и новый потребитель из той же среды, для которого по тем же самым причинам мотив двускатной кровли становится вполне желанным элементом формы, уже независимо от его конструктивно-утилитарного значения. Таким образом, новой творческой средой выдвигаются формальные элементы, значимость которых преувеличивается и распространяется на гораздо более широкий круг объектов творчества. Мотив двускатной кровли распространяется почти на все архитектурные памятники греков; его мы увидим и в храме, и в пропилеях, и в портике, хотя бы он более и не вызывался органическими условиями жизни. Такова роль новой среды, вступающей на путь активного созидания.

Точно так же начавшийся в Средние века и длившийся несколько столетий процесс образования новой социальной среды — класса торговцев-горожан — вызвал к жизни творческую силу, которой суждено было разрушить ветшающий феодальный

строй. Земной мир, земные расчеты, вера и значение воскресающей индивидуальности всецело овладели горожанином, уничтожая значение теократии и аскетизма, бывшими столпами Средневековья. И, подобно тому как элементы дорийской крови распространялись постепенно все шире и шире по эллинскому миру, точно так же и новое миропонимание, выработанное горожанами, не оставалось исключительным достоянием горожан. Целый ряд долгих столетий продолжается эта кристаллизация новой мысли, приведшей к развитию городского искусства, чисто гражданской архитектуры, достигающей своего расцвета в XV и XVI веках. И совершенно аналогично эти новые элементы искусства горожан приобретают значимость, распространяющую их на все проявления творчества того времени.

Обращаясь теперь к современности, мы не можем не обратить внимания на тот новый социальный элемент, который постепенно проникает все более и более в жизнь и которому безусловно суждено играть роль омолаживающей силы, которая всегда выступала в такие моменты на арену истории. Проблема рабочего жилья недаром стала характернейшей проблемой современной архитектуры не только у нас, в России, но и во всей Европе. Наличие нового социального потребителя искусства очевидно. Он привлекает к себе возрастающее внимание архитекторов и постепенно выдвигает новые требования, новые архитектурные проблемы, требующие иного творческого подхода. Необходимо внимательно присмотреться к тем из особенностей новой активной потребительской среды, которые обладают наиболее творческой потенциальностью и которые, в силу замеченного нами закона, должны будут широко разлиться по всем проявлениям творческой жизни, даже там, где эта органическая связь со средой не будет столь очевидной.

Для каждой исторической эпохи или, вернее, для каждой активной творческой силы наиболее характерны те или иные художественные организмы; так, каждая эпоха в пластических искусствах имеет свои излюбленные типы, ей наиболее свойственные, например весьма характерен тип фронтальных архаических статуй, со специфической улыбкой, повторяющихся в определенную эпоху эллинского искусства с такой же устойчивостью, как и определенный облик Мадонны, вырабатываемый и устанавливаемый каким-нибудь художником Ренессанса. Точно так же и в архитектуре: так, Греции наиболее свойственен храм с его типовыми особенностями, Средневековью — церковь, собор, Ренессансу — дворец. Это не значит, однако, что упомянутые организмы исчерпывающе характеризуют эту эпоху, а указывает лишь на то, что главные силы художников направлены были на разрешение именно этих задач и что формы, созданные при их разрешении, получают, таким образом, в сознании современников первостепенную значимость и переносятся уже не столько органически, сколько преемственно, на все другие виды созидания. Так, выработанная греками схема храмового организма переносится без каких-либо колебаний на все остальные сооружения того времени. Элементы готической церковной архитектуры как главенствующей переносятся и на гражданское зодчество того времени (ратуша, коммунальный дом), а в Ренессансе, обратно, — формальные элементы гражданской архитектуры переносятся, в силу уже изменившихся эстетических идеалов, на церковные организмы.

Элементом жизни, выдвинутым на первую очередь новой активной социальной средой современности — классом трудящихся, — является труд, так как он является главным содержанием жизни этой среды, объединяющим ее признаком.

Понятие о ценности человеческого труда, как бы он груб и примитивен ни был, понятие о жизни как о героической страде, поэзия молота и наковальни как основных элементов физического труда — все это пробивалось в некоторых произведениях искусства прошедших десятилетий, достигая иногда весьма значительных образцов; тем более теперь свободный и радостный труд стал в нашем представлении одним из наиболее ярких проявлений человеческого бытия. Труду, его мощи и силе, энергии и объему захватываемых им областей деятельной жизни мы без колебания готовы отдать наши лучшие художественные возможности. Таким образом, выдвигается на первую очередь, как основные проблемы современности, разрешение всех тех архитектурных организмов, которые связаны с понятием труда: рабочий дом и дом работы, бесконечное множество задач, которые они обусловливают. И отсюда логический вывод на основании анализа исторических событий, что эти проблемы в своей значимости перерастут самих себя, и элементы, рожденные при их разрешении, должны стать основными элементами нового стиля вообще.

* * *

Проблема рабочего дома еще задолго до войны была выдвинута жизнью. Увеличившееся число рабочих, связанных с тем или иным капиталистическим производством, все быстрее и быстрее растущим, выдвигало перед государством или владельцами предприятий необходимость создания жилищ, обусловливающих и до известной степени закрепляющих за производством наличие необходимой рабочей силы. Таким образом, в настоящее время Европа располагает значительнейшим количеством рабочих поселков. До чего остро выдвинут жизнью этот вопрос, говорит уже то характерное обстоятельство, что конкурс на типовые проекты рабочих жилищ (кстати сказать — малоинтересный качественно), организованный в 1918 году Обществом британских архитекторов апо поручению правительства, привлек 800 конкурентов и собрал 1738 проектов. Многое сделано и другими странами, в том числе и Россией, где последний конкурс Московского архитектурного общества дал ряд проектов, не уступающих европейским. Однако все эти многочисленные решения, осуществленные и не осуществленные, в сущности своей отражают, конечно, не чувство новой формы, а полную зависимость от прошлой культуры, исходившей из понимания жилища как дворца и особняка, являющихся ее основными задачами и наложившими свой отпечаток на стилевой характер рабочего дома. Все существующие решения в этой последней категории представляют собой эстетически тот же русский особняк или английский коттедж, в котором лишь экономические соображения вызвали уменьшение жилой площади. Безусловно, мы имеем здесь перед собой не рабочий дом как таковой, а обыкновенное жилье для экономически более слабых групп населения. Лицемерие и эстетическая ложность подобного решения, с изумительной наивностью уменьшившего в бесконечное множество раз масштаб барской усадьбы XIX столетия, особенно очевидно при сравнении его с любыми проявлениями подлинно современной жизни. Маленький и низкий домик с изолированными входами и выходами, со своими службами, огородиком, цветничком и прочими прелестями максимум в несколько десятков квадратных аршин — не это ли идеал сентиментальной и индивидуалистической буржуазии прошлого, усиленно преподносимый и ныне рабочему?

Необходимо признать, что рабочий дом современный в его формально-типовой выразительности — задача, еще целиком лежащая впереди. Все, что воздвигнуто до сих пор в этом смысле, есть эстетическое наследие старой культуры. Однако и в этих несовершенных попытках, постольку-поскольку им приходится столкнуться с чертами новой жизни, можно уследить тенденции, которым суждено войти в плавильный горн нового. Даже в сентиментальных домиках города-сада мы видим уже постепенное освобождение от формальных элементов отжившей классической системы (трудно встретить теперь рабочий дом с колонками в стиле ампир), проникновение логической простоты ясных и ничем не скрытых конструкций и рациональное использование пространства, а постольку-поскольку эти домики мыслятся всегда в каком-то общем ансамбле, в планировке целого коллектива, — локализуются индивидуалистические черты особняка, создается мысль о коммунальных потребностях. Наконец, мы приходим к организованному строительному производству, к его стандартизации. Даже в этих первых шагах мы сталкиваемся с духом коллективизма, размахом архитектурного масштаба, толкающего к лапидарному и энергическому выражению. Каков будет грядущий рабочий дом, конкретно мы не представляем себе, однако не будет большим риском предсказать, что именно эти качества, рожденные особенностями рабочего жилища как такового, лягут в его основу. Выявление и оформление подлинно современного быта трудящегося, пока еще мало изменившегося и который мы представляем себе лишь до некоторой степени, продиктует и остальные недостающие неизвестные, лишь в результате которых можно будет нарисовать этот пока еще смутный идеал.